— Серые и голубые глаза; оказывается, Ники совсем не Ники; какие-то анонимные заговорщики... На какое-то мгновение мне, простите, даже показалось, что вы сходите с ума. Но... но затем с каждой минутой все начало приобретать вполне реальные очертания. Кроме того, ваши слова заставили меня вдруг кое-что вспомнить, и это, безусловно, полностью вписывается в нарисованную вами картину.
— Интересно, что же?
— Я уже говорила вам, как мне стала ненавистна Ники, когда вы начали с ней встречаться. Знаете, мне тогда все время страстно хотелось, чтобы с ней случилось что-нибудь по-настоящему ужасное. Но... она была неуязвимой. Конечно же на работе мы много говорили о ней, обсуждали, оценивали. Она всегда была предельно вежливой, ровной и доброжелательной по отношению ко всем остальным девушкам, но при этом ни перед кем никогда не открывалась, никому не позволяла приблизиться к ней даже на дюйм. Иногда нам даже казалось, что про себя она даже смеется над нами. Ходило немало сплетен... ну, насчет того, как ей удалось получить работу. Это заставляло всех нас чувствовать себя вроде как бы неполноценными по сравнению с ней. Мы все чуть ли не физически ощущали в ней что-то необычное, странное. Будто она какая-то не совсем реальная, не из этого мира. Одна из наших девушек — ее звали Мари, — приблизительно ее возраста, тоже приехала сюда из Кливленда и настойчиво пыталась выпытать у Ники хоть что-нибудь о ее прошлом. А мы все время подзуживали ее продолжать и продолжать. Однако, несмотря на все ее попытки, Ники оставалась такой же безукоризненно вежливой и... уклончивой. Однажды Мари все-таки удалось зажать Ники в углу кладовки на втором этаже... Никто из нас никогда так и не узнал, что, собственно, между ними там произошло, но когда Мари наконец вернулась к своему рабочему столу, то вела себя так, будто ее до смерти напугали: белая как полотно, с заметно трясущимися руками, неуверенными движениями... В середине дня она без каких-либо видимых причин вдруг впала в истерику и, даже не отпросившись, ушла домой. Через два дня Мари, никому ничего не объясняя, подала заявление об увольнении. Нам она так ничего и не объяснила. Несмотря на все наши настойчивые расспросы, категорически отказывалась говорить о том, что же все-таки там, в кладовке, между ними произошло. После этого Ники стала нам казаться еще более зловещей. Узнав, что вы собираетесь на ней жениться, я всем сердцем почувствовала, что это будет страшной ошибкой. Страшной и трагической. Сама не знаю почему. Просто знала, что так и будет... Это ведь вписывается в то, что вы мне рассказали, правда же?
— Да, правда.
— Я так рада, что вы все-таки на ней не женились, Геван. Так рада, что между вами все тогда кончилось. Ники... то есть эта женщина похожа на какое-то хищное животное...
Мне вдруг вспомнилось белое пластиковое покрытие раскладывающегося шезлонга, ровная темная линия стройных тополей, как бы внимательно следящих за нами, запах неторопливо стекающего вниз жидкого крема для загара, ее ногти, впившиеся в мою спину... Эти неожиданно пришедшие воспоминания показались мне сейчас настолько нечестивыми, будто я только что во весь голос выкрикнул грязную непристойность в святую и благословенную тишину. И вместе с тем мое осознанное и окончательное переосмысление темной, подавляющей магии Ники было настолько полным, что я вдруг почувствовал себя выздоравливающим от тяжелой и страшной болезни. Будто безжалостный топор палача прошел мимо, отрубив прогнившее место, наконец-то очистив меня от вони, мерзости и грязи. Теперь, если, конечно, буду достаточно осторожен, я все-таки смогу прожить долгую и счастливую жизнь.
— Знаешь, я ведь толком ее никогда не знал.
— Наверное, как и ваш брат тоже.
— Скажи, ты будешь смеяться над проявлением полной трусости, Перри? Извини меня, черт побери, но «Перри» как-то совсем не звучит. Джоан было бы куда лучше.
— Джоан — это для своих, ну а Перри — для всех остальных. Мне будет только приятнее, если вы тоже будете называть меня Джоан... Так над чем мне следует посмеяться?
— Сначала я привез тебя сюда, на наше старое место любовных свиданий, а теперь хочу увезти в какой-нибудь мотель.
— Да, быстровато. Такого, честно говоря, я не предполагала. Интересно, за кого вы меня принимаете? Значит, найдем миленький уединенный мотель, хорошо проведем время, ну и все такое прочее, так?
— Нет, Джоан, не стоит так шутить. Поверь мне, не стоит. Дело совсем в другом. Мы уже достаточно далеко от города, но все равно поедем и дальше. К сожалению, я не герой. Заговорщики слишком сильны, умны и безжалостны. Они не знают пощады. Мы проедем еще несколько миль, остановимся, ты сможешь позвонить маме и успокоить ее, придумав какую-нибудь милую правдоподобную ложь, затем мы проедем еще несколько миль, действительно найдем миленький уединенный мотель и зароемся в нем, как в нору. В двух разных комнатах, если ты так захочешь. А рано утром первым делом сделаем оттуда несколько междугородных звонков людям, которые, надеюсь, все еще меня помнят и прислушаются к моим словам. А затем будем терпеливо ждать. Вернемся в город только после того, как федералы возьмут ситуацию под полный контроль.
Она понимающе кивнула, чуть помолчала и сделала еще одну глубокую затяжку, прежде чем начала говорить.
— Герои на редкость скучные люди, Геван. Во всяком случае, так мне всегда казалось. В одном таком я разочаровалась, когда мне было всего одиннадцать. Даже если во всех ваших догадках не более двадцати процентов правды, то и тогда имеет прямой смысл хотя бы на время куда-нибудь исчезнуть. Затаиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101