А теперь бой «кар-о-кар», – сказал Никольников. – Выступают пары в ближнем бою по теме: «Обособленные члены предложения».
Четыре пары во главе с Ребровым, Семечкиным, Сашей Злыднем и Емцом выбежали к доске и стали в позиции. Посыпались новые обособления. С каждым флешем, батманом, захватом на доске развертывалась сложная система обособлений – знание всего курса русского языка было мастерски продемонстрировано в этом удивительном игровом шпажирова-нии. Трое участников-секундантов то и дело электрофиксатором отмечали неточности, а программированные устройства ставили оценки в журнал: за первую часть урока было опрошено 29 учеников, причем каждый из них получил до семнадцати оценок.
– А теперь расслабились, – сказал я. – Приготовились. Выполняем уколы с оппозицией. Но прежде вспомним, что надо сохранять в ходе атаки.
– В ходе атаки, – отвечает бойко Ребров, – необходимо сохранять горизонтальность движения от центра тяжести тела, избегать наклонов туловища, возможно меньше отклонять вооруженную руку от типового положения в боевой стойке…
– И еще что важно? – спрашиваю я, обращаясь к классу.
– И еще важно, – ответил Никольников, – сохранять оптимальное напряжение мышц вооруженной руки.
– Так! Слушайте команду!
Марафонова пригнулась, оглушенная стуком деревянных рапир, и лихорадочно стала записывать не сам урок, смешанный с игрой, а выводы о недопустимости глумления над методикой.
Разминка длилась три с половиной минуты.
– А теперь, – сказал я, когда на экране дежурный воспроизвел три изображения фрагментов с картин Боттичелли, Борисова-Мусатова и Петрова-Водкина, – пишем этюд «Гармония»…
«В результате посещения пятидесяти уроков, – прочтет через две недели Марафонова, – нами установлены грубейшие нарушения: дети трехлетнюю программу по основным дисциплинам прошли за один год, чрезмерное увлечение игрой, о которой нигде не сказано в нашей педагогике, привело к серьезным отрицательным последствиям: во-первых, дети с удовольствием и с увлечением решают сложные задачи, чего не делается ни в одной школе района. Этот сам по себе незначительный факт свидетельствует о том, что учение строится не на долге, а на интересе и так называемой детской радости, что не только недопустимо, но и преступно…»
– Но почему преступно?! – не удержался я.
– Потому, товарищ Попов, что детям в жизни придется столкнуться не только с интересным, но и с непосильно трудным!
– Тут есть, конечно, некоторая противоречивость, – пояснил Белль-Ланкастерский, – у вас все наоборот получается. Трудное стало легким, а легкое стало трудным. И дети избегают легких дел, поручений. Понимаете, есть некая неувязочка.
– Не в этом дело! – оборвала Марафонова. – Вы подумайте, товарищи, если так быстро пройдена программа, то что же они будут делать дальше? Программа рассчитана на три года, а они ее за год пробежали.
– Но результаты какие! – снова сорвался я.
– Конечно, смягчает несколько вину тот факт, что все дети показали высокие знания, но это еще ровным счетом ничего не значит. Оприходованные нами шестьсот детских сочинений написаны в жанре рассказов, повестей, басен, поэм, трактатов, что не предусмотрено программой.
– А сказки, сказки! – вставил Росомаха. – Про сказки забыли.
– А это вообще факт возмутительный, – продолжала Марафонова. – Вы послушайте только эти сочинительства. Вот отрывочек из сказки Саши Злыдня: «И тогда старая Эльба принесла дефицитное импортное лекарство и сказала Майке: «Для себя берегла, а теперь тебе отдаю. Позволь мне, Маечка, закапать тебе в глаз эту жидкость». И как только пипетка коснулась выпуклой голубизны лошадиного глаза, схваченного по краям красными прожилками, Майка неожиданно закричала: «Я снова вижу тебя, Вася, вижу моим левым глазом! Спасибо, Эльбочка». И от этого великого прозрения на конюшне стало светло и радостно». Это же мистика, товарищи!
– Одухотворение всего и вся! – протянул, не глядя в мою сторону, Белль-Ланкастерский. – Типичный витализм!
– Не всякое знание нужно нам, товарищи. Вы посмотрите на рисунки детей. Не крейсер «Аврора» нарисован на этом листочке, а дикий кабан. А под кого роет этот кабан?
– А про клятвы, про клятвы скажите! – настаивал Росомаха.
Марафонова зачитала клятву биологического кружка:
– «Именем пяти ушедших с нашей земли животных, ушедших по вине человека, торжественно клянусь охранять мир природы, всячески…» Нет, товарищи, не могу я читать эти отвратительные строки не нашей идеологии.
– Оприходовали? – неожиданно спросил Росомаха.
– Что? Животных?
– Да нет же, все эти методы и нововведения!
И тут получился совершенно непонятный спор, спор финансово-педагогический. Росомаха вдруг в такую философию кинулся, будто его душа слетала ко всем платоновским идеям и, наполнившись философским эликсиром, вернулась в тепленький шаровский кабинет и стала растекаться по присутствию удивительно загадочными и точными характеристиками, безусловно, примечательными, отчего все застыли в некоторой пораженности.
– Понимаете, какая здесь связь между материально-техническими ценностями и педагогическими? Когда мы осуществили фактически проверку наличия товарно-материальных ценностей, денежных средств и действительного их расхода путем проведения внезапной инвентаризации, а также путем проверки сортности товаров и правильности применения цен, то сразу обнаружилась неполнота оприходования ассортимента ценностей, не значащихся в соответствующей документации и имеющих тенденцию не только к утечке, но и к некоторому росту за счет своих внутренних ресурсов…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142