ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
И сегодня Бог повелевает всем людям покаяться, ибо назначен день, в который Он будет праведно судить вселенную посредством предопределенного им Мужа…"
Как только были произнесены эти слова, раздался такой силы гром, что Друзилла в испуге пала на руки к Феликсу, а остальные, накрыв головы покрывалами, выбежали из темницы…
17
Вкрадчивый, ласкающий голос вот уже седьмой раз повторял слова Серафима Роуза: "Чудеса Антихриста будут происходить главным образом в воздушной стихии, где находится главное владение Сатаны. Знамения будут в основном действовать на чувство зрения, очаровывая и обманывая глаз. Это знамение Антихриста может быть блистательным и прекрасным.
Сознательный православный христианин живет в мире, который, несомненно, пал, и внизу, и на земле, и наверху, среди звезд — все одинаково далеко от потерянного рая, к которому он стремился. Он — частица страдающего человечества, и все одинаково нуждаются в искуплении, даруемом безвозмездно Сыном Божиим через Его спасительную Жертву на Кресте".
Я едва не потерял рассудок, когда увидел в прокураторском кресле Хобота, который говорил…
18
— Чего вы суетитесь, падлы? Впереди еще, по крайней мере, миллион тысячелетий, а мы протяпали только два — это же мизер. Предупреждаю, ловленный мизер. А не желаете в картишки скинуться, чем бодягу разводить?
Из-за занавески вышел не кто иной, как Тимофеич в сером плаще с перевязанной шеей. В руках у него было два огромных тома в кожаных переплетах. Я еще, глядя на эти два толстенных тома, подумал: "Зачем же он притащил эти два тома? Кажется, один из них был Библией, а другой двадцать четвертым томом одного из изданий безбожника Толстого. Он же этими книжками сразу себя выдаст с головой: не из первого века Тимофеич, а наш, нынешний гражданишко, этакий плут на побегушках у большого начальства". Не успел я так подумать, как Хобот протянул руку и в нее тотчас была вложена Библия.
— Нет, ты мне другую книженцию давай, — сказал Хобот.
— Охотно, — ответил Тимофеич, протягивая толстовское сочинение. — Хотелось бы сразу предупредить: изданьице с купюрами. И купюры сделаны исключительно по еврейскому вопросу. Точнее, сам Толстой в большей мере римлянин, чем христианин. Он тысячу раз готов был оборвать свою жизнь, когда узнавал, что дворянской чести грозит некоторая замарательность…
— Ты поточнее выражайся, — перебил его Хобот. И добавил шепотом, — хорошо, что эти турки не понимают нашей тарабарщины…
— Откуда им понимать? Хорошо, что мы толмача с собой захватили. Чего ему сказать?
— Скажи, чтобы вина побольше притащили. Этого фракийского или лидийского и непременно месопотамской браги пусть доставят три фиакра.
— И закусить, разумеется, не этих попугаев, а настоящих баранов и косуль, и крабов, побольше крабов с маслинами. — Тимофеич тут же набросал на листочке заказ и передал переводчику.
Через десять минут вино и закуски были на столе. Агафон и Проперций стояли разинув рты. Друзилла, обнимая Феликса, кричала:
— Салют, Рим! Салют, Иерусалим! Салют, Афины! Салют, Русь!
— Вот вам и вся истина, — рявкнул Хобот, опрокидывая кубок вина. — Поясню вам, рыбьи головы. Ничего нет в мире, кроме этих четырех великих салютов! Рим и Иерусалим — это две перекладины одного креста! И запомните, тыквенные попугаи: Рим — не Антихрист, а Иерусалим — не Христос, здесь другое сочетание, перекладинное. Горизонтали и вертикали. Земля и небо. Герой и торговец. Душа и расчет. Лед и пламень. Жизнь и смерть. Что там еще следует за этим? — пощелкивая пальцами, спрашивал нетерпеливо Хобот.
— Свет и тьма, рай и ад, мужчина и женщина, — протянул Тимофеич.
— Бабу ты зря сюда приплел. Изыми бабу! — рявкнул Хобот, надкусывая бараний бок. — И поясни, откуда чего и что. Только покороче. Светает.
— Изъял, — поспешно сказал Тимофеич. — А суть вот в чем. Диалог с миром пошел исключительно по двоичной системе: "Да — Нет", "Христос — Антихрист", "Бог — Сатана", "Огонь — Вода", "Господин — Раб". Чем невежественнее человек, тем больше ему подавай определенности. Чем шире и выше человек, тем больше он нуждается в унитарном принципе, тем больше ему нужен Бог, тем острее он испытывает нужду в единстве с Космосом, со Вселенной. Это, так сказать, вертикаль бытия. Ветхозаветный Бог такой же язычник, как и православный Нил или Сергий Радонежский. Он растекается исключительно по горизонтали. Ветхозаветный Бог создал и оправдал рабство. И охранять это рабство поручил безликому Закону. В этом Законе выше всего — обряд, внешнее, ритуальное. Не обрезал — смерть, нарушил субботу — смерть, прикипел сердцем к чужой жене — смерть, не соблюдал обряд — смерть! И поверх этой перекладины, состоящей из сплошной смерти, ветхозаветный Бог создал невидимый рой пчел, эти еврейские души, которые роились, веселились, нарушали субботы и запреты, доказывая, что тем самым они чтут великий Закон и только таким способом утверждают свою исключительность, свою неповторимость в этом мире. Эти тайные нарушения совершаются с благословения Божьего — и это единственная форма выражения своей исключительности, дарованная избранному народу.
— Пояснее, — брякнул вдруг Хобот, наливая третью кружку месопотамской браги. — Нам еще с парфянами предстоит разобраться, а ты заладил с подробностями. Сейчас подробности никому не нужны, бычья печень, век бы мне свободы не видать.
— Согласно этому учению ложь становилась правдой, а правда — ложью. Если Рим и Афины дают однозначное толкование всех проблем, то здесь — бесконечная вариативность, это с одной стороны, с другой — любой вариант может рассматриваться как беззаконие, если он противоречит пользе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206
Как только были произнесены эти слова, раздался такой силы гром, что Друзилла в испуге пала на руки к Феликсу, а остальные, накрыв головы покрывалами, выбежали из темницы…
17
Вкрадчивый, ласкающий голос вот уже седьмой раз повторял слова Серафима Роуза: "Чудеса Антихриста будут происходить главным образом в воздушной стихии, где находится главное владение Сатаны. Знамения будут в основном действовать на чувство зрения, очаровывая и обманывая глаз. Это знамение Антихриста может быть блистательным и прекрасным.
Сознательный православный христианин живет в мире, который, несомненно, пал, и внизу, и на земле, и наверху, среди звезд — все одинаково далеко от потерянного рая, к которому он стремился. Он — частица страдающего человечества, и все одинаково нуждаются в искуплении, даруемом безвозмездно Сыном Божиим через Его спасительную Жертву на Кресте".
Я едва не потерял рассудок, когда увидел в прокураторском кресле Хобота, который говорил…
18
— Чего вы суетитесь, падлы? Впереди еще, по крайней мере, миллион тысячелетий, а мы протяпали только два — это же мизер. Предупреждаю, ловленный мизер. А не желаете в картишки скинуться, чем бодягу разводить?
Из-за занавески вышел не кто иной, как Тимофеич в сером плаще с перевязанной шеей. В руках у него было два огромных тома в кожаных переплетах. Я еще, глядя на эти два толстенных тома, подумал: "Зачем же он притащил эти два тома? Кажется, один из них был Библией, а другой двадцать четвертым томом одного из изданий безбожника Толстого. Он же этими книжками сразу себя выдаст с головой: не из первого века Тимофеич, а наш, нынешний гражданишко, этакий плут на побегушках у большого начальства". Не успел я так подумать, как Хобот протянул руку и в нее тотчас была вложена Библия.
— Нет, ты мне другую книженцию давай, — сказал Хобот.
— Охотно, — ответил Тимофеич, протягивая толстовское сочинение. — Хотелось бы сразу предупредить: изданьице с купюрами. И купюры сделаны исключительно по еврейскому вопросу. Точнее, сам Толстой в большей мере римлянин, чем христианин. Он тысячу раз готов был оборвать свою жизнь, когда узнавал, что дворянской чести грозит некоторая замарательность…
— Ты поточнее выражайся, — перебил его Хобот. И добавил шепотом, — хорошо, что эти турки не понимают нашей тарабарщины…
— Откуда им понимать? Хорошо, что мы толмача с собой захватили. Чего ему сказать?
— Скажи, чтобы вина побольше притащили. Этого фракийского или лидийского и непременно месопотамской браги пусть доставят три фиакра.
— И закусить, разумеется, не этих попугаев, а настоящих баранов и косуль, и крабов, побольше крабов с маслинами. — Тимофеич тут же набросал на листочке заказ и передал переводчику.
Через десять минут вино и закуски были на столе. Агафон и Проперций стояли разинув рты. Друзилла, обнимая Феликса, кричала:
— Салют, Рим! Салют, Иерусалим! Салют, Афины! Салют, Русь!
— Вот вам и вся истина, — рявкнул Хобот, опрокидывая кубок вина. — Поясню вам, рыбьи головы. Ничего нет в мире, кроме этих четырех великих салютов! Рим и Иерусалим — это две перекладины одного креста! И запомните, тыквенные попугаи: Рим — не Антихрист, а Иерусалим — не Христос, здесь другое сочетание, перекладинное. Горизонтали и вертикали. Земля и небо. Герой и торговец. Душа и расчет. Лед и пламень. Жизнь и смерть. Что там еще следует за этим? — пощелкивая пальцами, спрашивал нетерпеливо Хобот.
— Свет и тьма, рай и ад, мужчина и женщина, — протянул Тимофеич.
— Бабу ты зря сюда приплел. Изыми бабу! — рявкнул Хобот, надкусывая бараний бок. — И поясни, откуда чего и что. Только покороче. Светает.
— Изъял, — поспешно сказал Тимофеич. — А суть вот в чем. Диалог с миром пошел исключительно по двоичной системе: "Да — Нет", "Христос — Антихрист", "Бог — Сатана", "Огонь — Вода", "Господин — Раб". Чем невежественнее человек, тем больше ему подавай определенности. Чем шире и выше человек, тем больше он нуждается в унитарном принципе, тем больше ему нужен Бог, тем острее он испытывает нужду в единстве с Космосом, со Вселенной. Это, так сказать, вертикаль бытия. Ветхозаветный Бог такой же язычник, как и православный Нил или Сергий Радонежский. Он растекается исключительно по горизонтали. Ветхозаветный Бог создал и оправдал рабство. И охранять это рабство поручил безликому Закону. В этом Законе выше всего — обряд, внешнее, ритуальное. Не обрезал — смерть, нарушил субботу — смерть, прикипел сердцем к чужой жене — смерть, не соблюдал обряд — смерть! И поверх этой перекладины, состоящей из сплошной смерти, ветхозаветный Бог создал невидимый рой пчел, эти еврейские души, которые роились, веселились, нарушали субботы и запреты, доказывая, что тем самым они чтут великий Закон и только таким способом утверждают свою исключительность, свою неповторимость в этом мире. Эти тайные нарушения совершаются с благословения Божьего — и это единственная форма выражения своей исключительности, дарованная избранному народу.
— Пояснее, — брякнул вдруг Хобот, наливая третью кружку месопотамской браги. — Нам еще с парфянами предстоит разобраться, а ты заладил с подробностями. Сейчас подробности никому не нужны, бычья печень, век бы мне свободы не видать.
— Согласно этому учению ложь становилась правдой, а правда — ложью. Если Рим и Афины дают однозначное толкование всех проблем, то здесь — бесконечная вариативность, это с одной стороны, с другой — любой вариант может рассматриваться как беззаконие, если он противоречит пользе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206