На нем было великолепное кашемировое пальто, лицо его в эту пору ранней весны было не по сезону подозрительно загорелым и очень ухоженным, он благоухал французским одеколоном, а седина отливала элегантной синевой, и бывшие односельчане затруднились бы признать в нем своего земляка. Тем не менее, на вопросы Мурки они охотно отвечали, что да, знают, что это евреи приехали, они, мол, часто приезжают, потому что в селе у них большое еврейское кладбище. «Там ихние похоронены», объясняли местные без особых эмоций. На кладбище гости бестолково потоптались, послушали торжественные речи, причем Мурка так толком и не поняла, нашлись ли конкретно родные Пересу могилы, а спустя приличествующее время потянулись обратно. Тем временем попутчики завалили Муру расспросами, а местное телевидение просило перевести интервью с мистером Шимоном Пересом. Мистер Перес важно разглагольствовал о неизбежном поступлении мирного процесса, Мурка автоматически толмачила — оба языка являлись для нее родными, и ей, как и ему, нравилось быть в центре внимания. Потом все зашли в сельский магазинчик, где американцы намеревались разжиться сувенирами, для многих — зенитом всей поездки, и не какими-нибудь там трафаретными матрешками, подстаканниками, или красноармейскими орденами, нет, твердый расчет был и на сибирских соболей и на янтарные украшения. Обнаружив, что ассортимент начинается и заканчивается сероватыми буханками хлеба, водкой и хозяйственным мылом, они были сильно и неприятно поражены. Обратного пути Мурка уже не помнила, потому что, как всегда в подобных экскурсиях, она, благодаря своему знанию русского, стала для остальных живым путеводителем, и до самой гостиницы в Минске любопытные американцы осаждали ее наивными вопросами.
Вселившись в убогий номер лучшей в городе гостиницы, Мура приняла душ. Её развеселили наивные, трогательно домашние пестрые полотенчики, разных размеров и рисунков, развешанные в ванне. Телевидение как раз передавало в вечерних новостях о высокопоставленной делегации глав еврейской общины Северной Америки, нанесшей дружеский визит суверенной Беларуси. Весь репортаж для Муркиного уха, невольно воспринимавшего отличимую узнаваемость других славянских языков как безграмотность, звучал особенно комично еще и из-за несоответствия между торжественным пафосом передачи и реальными мальчишески любопытными, трогательно доброжелательными и наивными американскими адвокатами и врачами.
Рубашка и брюки были помяты, и Мура пошла искать дежурную по этажу:
— Простите, добрый вечер. Скажите, здесь можно где-нибудь отдать вещи погладить? И как открыть форточку?
— И-и, милая, я тебе сейчас утюг принесу. Ну чего ж ты будешь деньги-то тратить-то на глажку-то эту? Сама сейчас и погладишь! — толстая дежурная уже семенила по коридору в кладовочку, добрым домашним ворчанием опекая Мурку. Она принесла утюг и какую-то отмычку, с помощью которой Мурка, взобравшись на подоконник огромного окна, сумела отворить наглухо замурованную форточку. Мурка попыталась сунуть дежурной какую-то местную купюру, но та только руками замахала.
— Держи, держи при себе, чего у тебя, лишние, что ли? — она явно приняла Мурку за местную, то ли переводчицу, то ли какую-то другую сотрудницу местных служб. — Тута вот одна из вашей группы-то полотенцем гуталином туфли чистит. Ты бы сказала ей, не положено! — и добрая баба, по отношению к американцам оказавшаяся строгой дежурной, потрясла полотенцем, в самом деле немного испачканным чем-то черным, по-видимому тушью для ресниц.
— Обязательно, обязательно им это скажу. — Мурка обрадовалась случаю потрясти американцев белорусским сервисом, пусть знают, что тут им не Лас-Вегас.
С трудом приведя волосы в порядок без фена, Мурка надела выглаженный черный костюм с белой рубашкой, и спустилась на торжественный ужин. В ресторане она наткнулась на понятный только ей, полиглоту, тайный скандал, разразившийся ввиду того, что гостеприимные принимавшие из лучших побуждений накормили еврейскую делегацию некошерным осетром. Сама она без предрассудков и с удовольствием плотно поела и помчалась на пресс-конференцию. В большом конференц-зале Шимон Перес и Авраам Бург уже председательствовали в президиуме, явно ожидая сильного интереса местной публики к перипетиям мирного процесса на Ближнем Востоке и к вкладу Еврейского Агентства в построение самосознания местной еврейской общины. Тем не менее, местные журналисты совершенно этими темами не интересовались, а наоборот, отважно допытывались, сознают ли гости, что своим визитом они легитимизируют власть Лукашенки, и требовали у нобелевского лауреата заступничества за какого-то местного потерпевшего правозащитника, о котором нобелевский лауреат знать не знал, да и знать не хотел, но вынужден был обещать, что выяснит этот вопрос в ходе предстоящего свидания с президентом Беларуси. «Вот как выходит, — подумала Мурка. — Просто как у Фейхтвангера. Мы хлопочем о своих делах, и нам невдомек, что мы бесцеремонно наступаем на пятки другим, а потом сами удивляемся, почему никто не спешит за нас заступаться…»
В эту ночь Мурка спала тревожно. Ей снилось, что ее ловят, она просыпалась от неясной тревоги, подскакивала на кровати и начинала себя ощупывать в поисках проклятого пакета. Утро она встретила с большим облегчением.
На следующий день главы делегации встречались с Лукашенко, который попенял им за то, что те сманивают его евреев в Израиль, но хоть и куражился, а все же явно был польщен оказанной ему редкой честью официального иностранного визита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113