Маятник желаний устало качался туда-сюда -я хотел забыть и помнить, умереть и пожить еще. Наконец я уснул. Я шел по Оксфорд-стрит, волновался, что мне надо купить подарок, а в магазинах -дешевые безделушки, сверкающие в скрытом свете. Иногда мне казалось, что вот что-то хорошее, я подходил к витрине, но опять была дешевка – скажем, уродливая зеленая птица с красными глазами, которые издали были как рубины. Времени оставалось мало, я спешил. Вдруг из одного магазина вышла Сара, и я понял, что она мне поможет.
«Ты что-нибудь купила?» – спросил я.
«Не здесь,– сказала она.– Подальше есть красивые бутылочки».
«У меня нет времени,– сказал я.– Помоги мне. Надо что-то купить, завтра день рождения».
«Не волнуйся,– сказала она.– Все всегда улаживается. Не страдай». И я успокоился.
Улица уходила в поле, в серый туман, я шел босой по росе, споткнулся на колее и проснулся, еще слыша: «Не страдай»,– словно шепот, словно летний звук, оставшийся с детства.
Генри еще спал, когда подкупленная Паркисом служанка принесла мне кофе и тосты. Она раздвинула занавески, теперь шел только снег. Я еще не проснулся толком, очарование сна не исчезло, и удивился, что глаза у нее красные от слез.
– Что случилось, Мод? – сказал я.
Она резко поставила поднос, выскочила, и тут я совсем проснулся в пустом доме, в пустом мире. Я пошел наверх, к Генри. Он спал тяжелым, неестественным сном, улыбаясь, как пес, и я ему позавидовал. Потом я вернулся и попробовал съесть тосты.
Зазвонил звонок, служанка повела кого-то наверх – человека из бюро, наверное, ведь они пошли в комнату для гостей. Он видит Сару, я – нет, но я и не хотел, это все равно что увидеть ее с другим. Некоторых это возбуждает, только не меня. Я собрался с силами и стал думать: «Теперь все и впрямь кончено, надо начинать сначала. Когда-то я влюбился, надо влюбиться опять». Ничего не вышло, словно я стал бесполым.
Опять позвонили. Сколько в доме дел, пока Генри спит! На сей раз Мод зашла ко мне. Она сказала:
– Там человек спрашивает мистера Майлза, а я не хочу его будить.
– Кто именно?
– Это приятель миссис Майлз,– так выдала она, что принимала участие в наших жалких кознях.
– Ведите его сюда,– сказал я. Я чувствовал, насколько я выше Смитта здесь, в ее гостиной, в пижаме Генри. Я столько знаю о нем, он обо мне не знает. Он смущенно глядел на меня, стряхивая снег. Я сказал:
– Мы как-то встречались. Я друг миссис Майлз.
– С вами был мальчик.
– Да, был.
– Я хочу повидать мистера Майлза,– сказал он.
– Вы уже слышали?
– Потому я и пришел.
– Он спит. Врач дал ему таблетки. Это большой удар для нас,– глупо прибавил я.
Смитт оглядывался. На Седар-роуд Сара приходила ниоткуда, у нее не было измерений, как во сне. Здесь она уплотнилась. Комната – это тоже Сара. Снег медленно стекал на порог, словно земля с лопаты. Комнату хоронили, как Сару.
Он сказал:
– Я еще приду,– и уныло повернулся, той щекой ко мне. Я подумал:
«Вот что тронули ее губы». Ее всегда было легко разжалобить. Он глупо повторил:
– Я пришел повидать мистера Майлза. Выразить…
– В таких случаях пишут.
– Я думал, я могу помочь.– тихо сказал он.
– Мистера Майлза обращать не надо.
– Обращать?
– Убеждать, что от нее ничего не осталось. Что это конец. Совершеннейший.
Вдруг он сорвался:
– Я хочу ее видеть, вот и все.
– Мистер Майлз ничего о вас не знает. Зря вы пришли сюда, Смитт.
– Когда похороны?
– Завтра, на Голдерз-Грин.
– Она была бы против,– неожиданно сказал он.
– Она ни во что не верила,– сказал я. Он сказал:
– Разве вы оба не знаете? Она хотела стать католичкой.
– Чепуха какая.
– Она мне писала. Она решила твердо. Я не мог ее убедить. Она проходила… катехизацию. Так у них говорят?
«Значит, у нее и сейчас есть тайны,– подумал я.– Об этом она не писала, как и о болезни. Что же еще предстоит узнать?» Мысль эта была как отчаяние.
– Вы очень огорчились, да? – спросил я, пытаясь перенести на него свою боль.
– Конечно, я рассердился. Но ведь нельзя всем верить в одно и то же.
– Раньше вы не так говорили.
Он посмотрел на меня, словно удивился, что я так злюсь. Он сказал:
– Вас не Морис зовут?
– Именно так.
– Она мне про вас говорила.
– А я про вас читал. Она нас обоих оставила в дураках.
– Я себя глупо вел,– сказал он.– Как вы думаете, смогу я ее увидеть? И я услышал тяжелые шаги человека из бюро. Скрипнула та самая ступенька.
– Она лежит наверху. Первая дверь слева.
– А мистер Майлз…
– Его вы не разбудите.
Когда он пришел опять, я уже оделся. Он сказал:
– Благодарю вас.
– Не благодарите,– ответил я.– Она не моя, как и не ваша.
– Я не вправе просить,– сказал он,– но я бы хотел… Вы ведь любили ее.– И он прибавил, словно проглотил горькую пилюлю: – Она вас любила.
– Что вы пытаетесь сказать?
– Я бы хотел, чтобы вы для нее…
– Для нее?
– Пусть ее похоронят по-церковному. Она бы об этом просила.
– Какая теперь разница?
– Никакой, наверное. Но всегда лучше быть добрым. «Ну, это уж слишком! – подумал я.– Чепуха какая»,– и мне захотелось расшевелить похороненную комнату смехом. Я сел на тахту и стал просто трястись. Наверху– мертвая Сара, спящий Генри, а поклонник с пятнами и любовник, нанявший сыщика, обсуждают похороны. Паркие из-за меня пудрил у него звонок! Слезы текли по щекам, так я смеялся. Однажды я видел человека, который смеялся у развалин дома, где погибли его жена и дети.
– Не понимаю,– сказал Смитт. Он сжал правый кулак, словно думал защищаться. Мы столько всего не понимали… Боль, будто взрыв, бросила нас друг к другу.
– Я пойду,– сказал он и нащупал левой рукой ручку двери. Я не думал, что он левша, и странная мысль меня посетила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45