Как я тебе такое, девка, покажу? С тобой-то никого нет?
— Есть, но ему плохо, он с суток, сейчас оклемается на свежем воздухе. Ты, дед, показывай давай, и быстро веди к бандитам. Они еще там?
— Там, там! Куда они денутся, если в стельку пьяные? Они ключом в зажигание не попадут! — сказал сторож, раздвигая перед Хилей пушистые лапы елей.
В водоотводной канаве с прелой листвой, прямо напротив ворот дачного поселка «Сосновый бор» лежала абсолютно голая девушка, исцарапанная, вся в синяках. Чья-то пятерня отпечаталась у нее и на горле. Жидкие светлые волосенки на затылке слиплись в кровавый колтун.
— Это они ее, видать, головенкой о прутья кровати колотили, кровати там у них такие никелированные, с шариками на спинках. Вот какие дела тут, девка. Разное тут бывало, но такое — впервые. И все с Синютина из райпотребсоюза началось! Как купил дачу покойного начальника ДОСААФ, так его сынок тут притон целый организовал. А эта-то дурочка сидела вчера в машине веселая! Радовалась, наверное, что в высшее обчество приняли! Она с подружкой сюда ехала, подружку-то нашла себе проходимую. Я еще поглядел на нее, подумал: «Куда же ты поперлась, милая?» Поди-ка и замуж за этих выйти хотела, да вот тут какие нынче дела…
Хиля вздрогнула, когда подошедший сзади Леха тронул ее за плечо: «Иди в машину, Хиля, нечего тебе здесь стоять. Сейчас эксперты подъедут и труповозка. Ты дыши глубже, помогает. Посиди с Серегой в машине пока… Брать их сейчас пойдем.»
Все время перед глазами стояло лицо этой девушки с глуповатым, удивленным выражением. Казалось, она так до самого конца и не поверила, что все это происходит именно с ней. История и без того получалась удивительно глупая. Трое парней, упакованных под полную завязку, пользовались услугами одной девушки, торговавшей шашлыками на точке, принадлежавшей через подставное лицо папе одного из этих ребят. Девушка никуда не смогла поступить учиться и, не смотря на свой веселый образ жизни, несколько комплексовала перед школьной подружкой — скромной невзрачной студенткой техникума. А той, наоборот, хотелось отведать кусочек запретного плода жизни шашлычницы. Ей нравилось стоять у прилавка подруги, когда та громко хохотала с тремя красивыми парнями. И когда ее позвали на чей-то день рождения на дачу у озера, то она, наверно, подумала, что и ей, наконец, улыбнулась удача. Вот только почему-то ее школьная подруга сразу заперлась в бане со своим другом, оставив юную протеже на закуску двум в дымину пьяным парням.
Хиля собрала вещи покойной, аккуратно уложила их для экспертов, и, пока Леха крутил руки именинникам, осмотрела место происшествия. Было видно, что хозяева съехали с дачи до весны — на кровати, где истязали покойную, не было даже матраса. На обоях виднелись выцветшие квадратики от вывезенных ковриков, а стол поражал скудостью сервировки.
— Все, хана этому делу, — сумрачно сказал ей Леха на обратной дороге в город.
— Так все ясно, вроде. И эти козлы не отпираются, — возразила Хиля.
— Это ты тут в прострации ходила, а опера сказали, что все материалы и задержанных Приходько к себе требует, прокурорский надзор осуществлять. Деток этих не в капусте нашли, тут тебе и горком партии, и райпотребсоюз. А тот ханыга, что в бане со своей бабой отсиживался, так он вообще сын судмедэксперта из области. А потом снова начнут всех собак на ментуру вешать. Нет, делу — хана!
И сколько таких ханыжных дел уже повидала Хиля за время своей работы! Подчерк Приходько был известен на всю округу. Шашлычницу и ее кобеля выпустят, конечно, до суда. Горкомовского паренька освободят прямо в зале суда, выделив из дела какую-нибудь бытовуху. Потом дело отправят на доследование, потом оно потеряется, а потом выпустят и последнего насильника. А к Хиле опять так и будет полгода таскаться мать потерпевшей, ругая ее матом через мутное стекло дежурки: «Сука ментовская! Жидовка! Всех отпустила! Они же мне в лицо смеются! Как мне жить-то теперь?»
Если б знать, как жить, так что же и не жить? А откуда бы знала это Хиля, разве она жила? И после этого дежурства Хиля впервые осталась пить водку с Годуновым.
* * *
Вспугнули Клавкино счастье. Оно, счастье-то легким на подъем оказалось. Уезжал Миша в Чернобыль с розами на щеках, а вернулся, когда Клава уже Петюнечку родила, так весь серый какой-то, даже глаза выцвели. Работать он почему-то совсем не мог, он и шабашки забросил. А месяц спустя у него стремительно стали выпадать волосы, и первыми поредели его густые девичьи реснички. Перед Новым годом его положили в больницу, и он радовался только тому, что теперь его не заставят работать, что в больнице ему можно будет лежать на кровати сколько угодно. Так он устал, так измаялся сердешный, что Клава, забирая его тело из больничного морга, порадовалась спокойному, счастливому выражению исхудавшего Мишиного лица.
Без старух Клава бы с этими похоронами и поминками просто пропала. Она надеялась, что хоть Мишина мама приедет из деревни, поможет, сын помер все-таки. Телеграмму ей отбила, да все без толку. Мама у Миши даже на свадьбе у них не была. А когда молодые приезжали на сенокос и картошку, его мама только ругалась на Клаву последними словами.
Нет, Миша не плевал в потолок, когда Клава тихонько плакала у его мамки в амбаре, он что-то тихо и зло ей выговаривал, Клава его слов не слышала. Из деревни они вообще с Мишей всегда рано уезжали, впопыхах, и Миша тогда все злился, огрызался на Клаву, а Клаве так хотелось еще немного погостить на природе…
И вот тем самым вечером на сороковой день, когда Клава вернулась домой, проводив старух и Авдеича после поминального застолья, она застала у себя в комнате сердитую Мишину маму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15