Всё это повторялось в среднем по три-четыре раза за игру, и бедный бук, равно как и рододендрон, становился всё более облезлым, только тис страдал не так сильно.
Вначале дядя пробовал ругаться. По три-четыре раза за игру, когда я после обеда дремал в своей комнате над криминальным романом, с верхнего этажа разражалась мощная канонада. Результат был нулевой, на футболистов это никак не действовало. К тому же они отличались проворством и знали, что их не так легко поймать. С точки зрения морали они тоже были в своём праве – ведь мяч-то принадлежал им, они могли его забрать.
Дядя пытался договориться с ними по-доброму: смотрите, раз уж вы не можете обойтись без футбола, ну, играйте не вдоль участка, а поперёк, не бейте в стену, видите, поперёк площадки ничего такого не случится.
Команда бедолаг, к которым взывал дядя, состояла из более старших мальчишек («Смотрите, вы же здравомыслящие ребята…»).
Да, они были здравомыслящие ребята, а поперёк площадки мяч или улетал на улицу, или попадал в окно.
«Как тебя зовут?» Дядя даже сходил туда, обойдя по улице целый квартал – не мог же он перелезать через стену. Себастьян, Франк, Аксель, Тобиас. Он раздавал им шоколад, и они, задобренные, прекращали игру.
На следующий день они забивали через стену не четыре, а все девять мячей.
Дядя попытался обратиться в более высокую инстанцию, он пошёл к матери главного («Кто тут у вас главный?»), итак, он отправился к матери Акселя, которую полностью сокрушил, а вечером ему уже звонил отец, специалист по металлу, который только что вернулся домой, и рычал в телефонную трубку, что это был не его Аксель, его Аксель всю вторую половину дня пробыл в школе, и вообще, пусть бы дядя занимался своими собственными проблемами, вместо того чтобы подозревать чужих детей.
Вот в чём было дело, думаю я.
Дядя видел для себя две возможности: убить – не отца, детей! Отца, впрочем, тоже. Или чем-нибудь заразить площадку.
И то и другое казалось ему убедительным и неотвратимым, хоть и не так легко осуществимым. Убить (в состоянии аффекта) – это не соответствовало тяжести вины, во всяком случае по представлениям нашего общества, в котором – как говаривал дядя – уж точно не встретишь никакого понимания.
А беззвучное убийство на расстоянии и без улик, которое подошло бы ему лучше всего, требовало специального оборудования. Например, пневматического ружья. Его можно было бы купить – якобы, для стрельбы по мишеням, а бывают очень приличные пневматические ружья с патронами для большого расстояния. В качестве наполнителя, раздумывал дядя, подошло бы что-нибудь нетривиальное. Например, деревянные щепочки, которыми можно было бы стрелять безнаказанно: никому бы и в голову не пришло заподозрить, что ребёнок не занозился.
Или, например, набить патроны болезнетворными микробами. Вирусами какой-нибудь дифтерии. Или столбняка… Дядя был убеждён, что возможности есть.
Или под прикрытием ночи набросать через ограду битого стекла для вратаря?
Я думаю, он ломал над этим голову в течение многих дней, и сама работа воображения уже приносила ему облегчение, но, видимо, не до конца, потому что однажды я вдруг увидел, как он, обезумев, гоняется по площадке за вратарём, – такого я никак не мог ожидать. Лицо его посинело от ярости, он отчаянно бросался то к одному, то к другому, тогда как игроки с лёгкостью уворачивались от него и занимали безопасное положение.
И как он вообще там оказался? Должен сказать, теперь мне его было даже жалко.
На его-то старых ногах.
Особенно глумливо вёл себя Аксель. Он подпускал его совсем близко, отбегал в сторону, снова подпускал его к себе и опять отпрыгивал.
Но потом случилось нечто такое, что оставило во мне глубочайший след, – нечто из области конфликта поколений, столкновения отцов и детей, если я правильно понял: мальчишка остановился.
Отпрыгнув в сторонку, он вдруг остановился, повернулся к подбегающему дяде и спокойно ждал.
Ну, и что? Возможно, именно это он и сказал, ведь я не мог слышать, я только видел из окна.
Ну, и что ты можешь мне сделать, старик?
Может, хочешь побить меня?
Может, просто схватить?
Я видел, как старик удалялся на своих длинных ногах, – он делал один шаг там, где его противникам требовалось сделать четыре. Они даже не смеялись, не удостаивали его смехом, настолько он был для них малозначим, – так лишь, слегка ухмылялись. И он, мой старый дядя, после этого случая перестал предаваться своим любимым фантазиям, я знаю это, я видел, как он стоял у окна и больше ни о чём таком не думал. Видно было по лицу.
Впрочем, все разрешилось само собой. Однажды футбол отступил на задний план, его сменил велосипед – и чем старше были велосипедисты, тем большие круги они описывали.
– Дети, – говорил дядя, – самые могущественные существа на свете.
С полной убеждённостью.
– Они настолько могущественны, что не нуждаются ни в каком оружии.
С глубочайшей серьёзностью.
– Оно им ни к чему.
Основополагающий разговор.
– Любой щенок обладает таким оружием, как очарование. У любого котёнка этого очарования с избытком, у любого утёнка, да что там, даже маленький скунс, вонючка, располагает им. Даже у маленького муравьеда с этой непобедимой прелестью всё в порядке, подумать только.
Я передаю вам его рассуждения в виде цельного основополагающего разговора, хотя в действительности он тянулся почти неделю, настолько весомой оказалась эта тема.
– Это воздействует на наш инстинкт самосохранения, – размышлял дядя вслух, – но причина не в маленьких размерах детёныша – слонёнок, например, далеко не маленький, – дело в пропорциях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37