Он хотел провернуть большой номер, внести всё разом – два, три, а может, и четыре миллиона, обеспечить себе безбедную старость. Хотел после этого уйти на покой, бедный безумец.
О боже!
Ещё одна картинка для разыгравшегося воображения.
Дядя в своём тёмном костюме, в шляпе и чёрных очках. Без оружия, но с зонтом-тростью. То ли они сразу обнаружили одну, то ли впоследствии при сбыте так глупо всё обернулось, что любая купюра без усилий выводила сыщиков на производителя. До самого первоисточника. И вот он, дядя, в жёлтом галстуке, шляпа с лентой, место встречи Янновицкий мост – и бумм!
– А вот и нет.
Бог миловал. Хотя у меня всё ещё холодок по коже: дядя с чемоданом, тридцать кило крупными купюрами – даже партия тысячных, хоть в это и не верится, – посреди Янновицкого моста в сером тумане. Как он мог дотащить туда свой чемодан, старый человек, ведь этот чемодан был ещё из прежних времён, без роликов, с деревянными планками. И заступает ему дорогу этот сыщик – ну и подлая же у него рожа! – с поднятым воротником, раздаётся трель, после чего мост блокируется с обеих сторон чёрными автомобилями: схватили и увезли. Всё! И это было бы ещё не самое худшее. А допустим, ещё вариант: кто-то подходит к нему с другой стороны – ну и подлая же у него рожа, бровь странно подёргивается. Идёт поперёк дороги, а с ним чёрный ворон. А с ним смерть.
Ну да ладно, вместо этой напасти явились новые деньги, и, как знать, может, они спасли ему жизнь. Со всеми их тонкостями и хитростями, со скрытыми знаками.
Может быть, на этом месте пора остановиться подробнее на тех признаках новых денег, которые так затруднили жизнь всем, кто был причастен к их фальсификации. Думаю, вряд ли кто-нибудь сегодня, вынимая из портмоне синюю или коричневую бумажку, задумывается о том, какое сложное изобретение он держит в руках. Во-первых, новая защитная полоса: раньше она шла по бумаге плоско, теперь же она прошивает бумагу насквозь, по крайней мере выглядит так, будто прошивает насквозь. Кроме того, если присмотреться, можно разглядеть на ней надпись (или нельзя) с обозначением достоинства купюры в немецких марках.
Водяные знаки не изменились, но они и раньше были уже достаточно совершенны.
Очень мудрёное совмещение – этот момент мы уже удостаивали вниманием – мелкий геометрический узор, который на просвет образует букву «D». Сложно это в первую очередь для фотокопирования, при котором никогда не добиться такой точности покрытия.
А взять оттенения вокруг головы! Под лупой они обнаруживают мельчайшие надписи, настолько недостижимо тонкие, настолько микроскопические, что это ниже предела разрешающей способности фототехнического зерна.
Есть и ещё трюки. Числительные, которые прощупываются пальцами. Номинал для слепых. А флюоресцирующие тени-призраки, проступающие лишь при специальной подсветке!
Банкноты номиналом в пятьсот и тысячу марок имеют особо дорогое исполнение: на них нижняя половина большого числового номинала (на лицевой стороне) переливается от золотого к зелёному, если купюру перевернуть.
Казалось бы, этого уже должно хватить.
Нет, это ещё далеко не всё, остались неупомянутыми лабиринты, рельефные края, длинный числовой ряд, который при покадровом разнесении по четыре цифры обнаруживает код, – это трудно переоценить, например, при больших банковских заказах.
Не говоря уже о критериях качества бумаги, качества красок, растворимости в ацетоне и так далее – я просто не в состоянии всё это перечислить и отсылаю интересующихся к пресс-службе Бундесбанка Германии (Вильгельм-Эпштайн-штрасе, 14, Франкфурт-на-Майне, 1). Там вам предоставят исчерпывающие сведения.
– А что, если он всё-таки сделал каше?
– Как вы себе это представляете?
•••
– Я думаю, всё же может быть, – размышляет мой посетитель, – что он закрыл глаза на отдельные несовершенства своих творений (пусть это были пятёрки), что вполне реально и без заметного урона для качества его работы – в конце концов, ведь не Рембрандт же он.
Ага!
– Может быть, он, невзирая на все понятные муки совести художника, печатал и новые деньги высокого качества – пусть уже и не столь высокого, но достаточно высокого для таких, как мы. Я имею в виду, ваш дядя мог быть и не вполне доволен собой, но мы-то могли быть им вполне довольны.
Сказал он не без логики.
– При наших, может быть, не столь высоких запросах.
* * *
Я слушал его и не слышал. Что я действительно слышал, так это татум-татум, и этот звук мне не мерещился. Неужто дядя потихоньку совершил невозможное?
Тёмной зимой, в холодной каморке для прислуги, с ужасом глядя на пластмассовый протез в стакане с водой, я грезил о виллах на пальмовых побережьях, о мраморных террасах и стойках баров с бокалами кюрасо. Может быть, уже тогда провидел я своё предназначение?
Должно быть, вид у меня был туповатый: я замер, долго пялясь в воображаемое, и посетитель уже начал меня успокаивать:
– Мы его найдём, не бойтесь, мы поищем, посмотрим и найдём.
– Кто это «мы»? – спросил я.
– Никто, – успокоил меня гость, – только вы и я.
Между тем – мы этого даже не заметили – вошла госпожа Штумпе. Она недоверчиво стояла у двери, недоверчиво в хорошем смысле, сказал бы я, поскольку тут собирались переступить через неё.
Собственно говоря, я был рад её видеть, даже весьма рад, если быть честным, она появилась в самый нужный момент, придя мне на подмогу.
– Не поймите меня неправильно, – сказал гость. – Я приехал не по поручению. От Лемке.
* * *
– Или от Садоводческого товарищества Ланге.
* * *
– Или от кого бы то ни было, кто мог бы быть в этом заинтересован.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37