Город, раскаленный от солнца, пропитанный запахом кирпичной пыли, был ужасающе пуст и тих.
Как-то вечером забежал Збышек и пригласил меня в кафе-мороженое.
– Знаешь, Катажина! – рассказывал он с радостным возбуждением. – Я познакомился с потрясающей девушкой. Чудо природы!
– Что ты говоришь? – Я расхохоталась. – В который же раз тебе попадается такое чудо? В пятый или в шестой?
– Ты права. Но теперь это всерьез. Она студентка ветеринарного института, умная, изящная. Тебе обязательно нужно с ней познакомиться.
– Что ж, раз обязательно нужно, я согласна.
– Она знает несколько языков. Отец ее был до войны полковником. Большой шишкой.
– Да, пожалуй, на этот раз ты влип всерьез. Итак, что же полковник? Я – вся внимание.
– Раз ты издеваешься, я больше ничего не скажу.
– Как угодно. А за издевки пеняй на себя. Твоя школа.
– Тебя разве переговоришь? – вздохнул Збышек. – Расскажи, как новая работа?
– Не знаю. Сижу тихонько, как мышка, и тружусь. Все там какие-то чудные. Величают друг друга весьма торжественно. Весь день только и слышишь: «пан советник», «пан инженер», «пан майор». Один дядя спросил меня, кем был мой отец, не директором ли департамента… «Нет», – говорю. Так и не узнала, о каком департаменте речь. Но самое главное, никто ко мне там не пристает, никто не преследует. Могу дышать свободно.
Наконец вернулась пани Дзюня. Обосновалась здесь, но мыслями осталась в Валиме. Она часами могла рассказывать, какие гениальные у Люцины дети.
– Виолетта прямо прелесть. Только вот беда – с утра до вечера готова плескаться в воде. И ведь знает, хитрюга, что нельзя. Как-то захожу в ванную, а там прямо наводнение. Хватаю ее за руку, а она говорит: «Не сердись, тетя, Виолетта не шалит, Виолетта стирает». Я научила ее называть свою фамилию и адрес. Зато мальчонка тихий, спокойный, никаких с ним забот. Всегда доволен, всегда улыбается. А кормить его – одно удовольствие, уплетает за обе щеки, только успевай подавать.
Мама вернулась из Вислы отдохнувшая, загоревшая, но явно чем-то удрученная. Стефан тоже был не очень весел.
Лето кончалось. Во второй половине августа я пошла, как было условлено, к пану Пенкальскому, и мы возобновили занятия.
Работа ладилась. Правда, всевозможной бумажной канители было больше, чем строительной техники, но зато мне было спокойно. Мой новый начальник, инженер в громадных роговых очках, всеми уважаемый специалист, проводил в конторе не более двух-трех часов в день, после чего уезжал на объекты. Со мной он был вежлив, но строго официален. Я часто оставалась одна и сама решала и согласовывала с начальниками строек всевозможные вопросы. Они обычно прибегали к нам, как на пожар, запыхавшиеся, почти невменяемые. Как правило, по утрам. Потом уже мало кто заходил.
С секретарем партийной организации я познакомилась, когда вставала на учет. Он производил хорошее впечатление.
– Значит, вы член партии? До сих пор в нашей организации была всего одна женщина, теперь вас будет двое. Какие у вас были партийные нагрузки на прежней работе?
– Я занималась и продолжаю заниматься в строительном техникуме. В октябре буду сдавать государственные экзамены. Поэтому меня по большей части освобождали от нагрузок. Я выполняла только отдельные партийные поручения, главным образом во время каникул.
– Черт возьми, какой же я тупица, – рассмеялся секретарь. – Ведь это по вашему поводу звонил мне товарищ Альбин из Воеводского комитета. Говорил, что у вас были крупные неприятности.
– Верно. Я никак не могла устроиться на работу.
– Здесь вы будете работать. У нас людьми не швыряются. Каждый должен трудом зарабатывать на жизнь. Не дать человеку трудиться – значит толкнуть его на воровство. Как вам работается?
– Спасибо. Больше всего я нуждалась в спокойной обстановке, а тут она есть.
– Ну и прекрасно. До свидания. Встретимся на ближайшем партийном собрании.
Начались экзамены. Я ходила как шальная. Старалась спать как можно меньше, чтобы не терять времени. И постоянно ловила себя на том, что сама себя мысленно экзаменую. В памяти образовались какие-то провалы, я не помнила простейших вещей. В первый же день отсеялась половина сдающих – уже одно это могло напугать даже самого большого оптимиста.
На второй день экзаменов, вечером, я, несмотря на скверную погоду, решила пойти в парикмахерскую.
Порывистый ветер раскачивал уличные фонари, и они шатались, как пьяные. Пронзительный холод пробирал до мозга костей. В парикмахерской на Свидницкой улице не было ни души. Я быстро скинула пальто, положила на окно портфель с учебниками и тетрадями и села в кресло. Не прошло и часа, как я с пышной прической выходила из парикмахерской. В дверях столкнулась с элегантной дамой в беличьей шубе.
– Катажина! Вот так встреча. Погоди, не убегай.
Это была Ханка, внучка Горынского.
– Как поживаешь? Выглядишь ты прекрасно. А я вот сделала прическу и ухожу. Поздно уже.
– Я только договорюсь на завтра, а то ведь сюда не пробьешься. У тебя вид неважный. – Ханка внимательно оглядела меня с головы до пят. – Все занимаешься?
– Да. Теперь как раз сдаю государственные экзамены.
– Подожди, вместе выйдем. – Ханка, не дожидаясь моего ответа, пошла к парикмахеру и быстро вернулась. – Ну, я готова, пошли. Холодище сегодня, ужас. Как ты одета? Ведь это же летнее пальто! Неужели мать не может купить тебе меховую шубу? Ну скажи сама, кто был прав? Что тебе дала твоя учеба? Посмотри на меня, я, по крайней мере, чувствую, что живу. У нас больше нет такси, мы теперь торгуем обувью на площади. С нового года откроем магазин на улице Сверчевского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161