– взвыл кто-то рядом с нами. Инженер из отдела инспекции стоял, странно изогнувшись и держась за спину. Лицо его исказилось от боли. Оказалось, что плохо насаженная кирка соскочила с черенка и ударила его в спину. Но вскоре инженер выпрямился, лицо приняло обычное выражение, и тогда кто-то засмеялся. Минуту спустя хохотали все, включая пострадавшего.
Домой я вернулась с лопатой.
– Вот новое приобретение. Завтра мне надо отнести ее на работу, но я, пожалуй, предпочту возместить ее стоимость в пятикратном размере, чем тащиться с ней снова по городу.
– Что ты сделала с туфлями? Где ты была?
– Убирала развалины. Завтра возьму на работу старые башмаки. Пусть лежат. Пригодятся для следующего мероприятия. А туфли пропали. Разорваны в двух местах, и вся замша стерлась.
Хорошо, что мама торопилась, и можно было избежать дальнейших объяснений.
Назавтра меня вызвали на бюро.
– Вы деморализуете народ. Член партии должен высказывать свои сомнения на партийном собрании или на бюро. Ваше выступление плохо подействовало на коллектив.
Я спокойно выслушала эти упреки.
– По-моему, член партии должен говорить то, что думает. Я не выступала против уборки развалин. Пожалуйста, я готова ходить на уборку ежедневно в течение недели и больше. Дело в другом. На мне была узкая юбка и только что купленные дорогие туфли. Другие тоже были одеты неподходяще. Если бы нас предупредили накануне, мы бы приготовились, и мне не с чем было бы выступать.
Члены бюро согласились со мной. Но с меня взяли обещание, что впредь я буду со всеми сомнениями обращаться к секретарю в менее официальной форме.
Приближалось Первое мая. По-праздничному украсились витрины магазинов и фасады зданий. По городу развозили большие громкоговорители.
Я теперь каждый день задерживалась на работе допоздна. Мы разрабатывали новый вариант проекта капиталовложений, предусмотренных шестилетним планом. Домой я возвращалась с головой, полной цифр и показателей.
– Вот пришло письмо, – встретила меня мама однажды. – Прочитай внимательно до конца, а потом скажи свое мнение.
Писала бабушка из Кальварии. Жизнь с Викторией стала для нее невыносимой, и она переезжает в Ченстохов, к Михасе. Насовсем. Виктория нашла себе поклонника. Женатого. Отца четырех детей. Но она ни с чем не считается. Жена этого человека устраивает ей скандалы, шум подняла на всю Кальварию, а ей все нипочем. Деньги пусть мама теперь посылает на адрес Михаси. Бабушка так зла на Викторию, что не желает о ней больше слышать.
– Ну что ж, я прочла. Этого следовало ожидать. Обе хороши. Нельзя опекать взрослую дочь так, как это делала бабушка.
– Знаешь, что сказал Стефан? Что бабушка скоро приедет к нам. Они с Михасей не уживутся. У обеих трудный характер.
– Не верю. Приезд во Вроцлав для бабушки слишком большое унижение. Ведь это бы значило приехать ко мне.
– Стефан говорит, что это только вопрос времени.
– Будем надеяться, что он не прав. Ведь бабушкин характер вряд ли изменился на старости лет.
– И с Михалом тоже одно горе. Я о нем много раз спрашивала. Сначала говорили, что он учится, потом – что уехал тайком за границу. Но все это неправда. Он в Польше. Сидел в тюрьме, недавно вышел оттуда. Пан Винярский видел его в Кракове.
– Что ты говоришь! А за что он сидел?
– За какую-то спекуляцию. Ему дали два года.
– Ну и ну! Весь бабушкин мир рушится. Ханжа Виктория завела любовника. Михал сидел в тюрьме за спекуляцию!
– Теперь очередь за Михасей, – заключила мама не без злорадства. – Она бросила торговлю и работает в каком-то учреждении. Дети по-прежнему живут у свекрови. Посмотрим, посмотрим, как они поладят друг с дружкой!
Михал оказался легок на помине и вскоре появился у нас.
– Привет, Катажина, ты очень повзрослела, – сказал он таким тоном, словно мы виделись всего несколько дней назад. – Мама дома? А я вот приехал поглядеть, как вы тут, на «диком западе». Квартирка у вас хоть куда! Отдельная, надеюсь? И мебель классная! Ковры… Дай чего-нибудь поесть.
Подкрепившись, он закурил, удобно уселся в кресле и задремал.
– Не спи. Расскажи лучше, надолго ли приехал? И что думаешь делать?
– Поживу тут у вас немного, наберусь сил. Работать не собираюсь, работа дураков любит. Осмотрюсь, а потом что-нибудь придумаю. В Кальварии я оставаться не мог. Бабушка уехала в Ченстохов, а Виктория начала мне по обыкновению читать нотацию. Я не дал ей договорить, взял денег ровно столько, сколько нужно было на дорогу, и вот приехал.
Мама встретила Михала без восторга. Несколько дней он болтался по квартире, без конца включал на предельную громкость радио и радиолу, стряхивал на пол пепел с сигарет. Наконец я не выдержала.
– Мама, скажи ему! Ведь не будем же мы, в самом деле, содержать такого здорового жеребца. Пусть поищет работу. И научится уважать чужой труд.
– Ему нужно отдохнуть. Ведь он сидел…
Первого мая сбор участников демонстрации назначили на шесть тридцать утра. Как человек дисциплинированный, я явилась точно вовремя. Было пасмурно и не по-майски холодно. Дул резкий, пронизывающий ветер. Мы ждали до восьми на месте сбора, затем построились в колонну и с флагами и транспарантами двинулись по указанному маршруту. Но дойдя всего лишь до ближайшего перекрестка, снова остановились. Наш район шел в этом году последним.
Дежурные, главным образом работники отдела кадров, проверяли, кто присутствует. Отлучаться нам не разрешили. Внезапно флаги и транспаранты, прислоненные к забору, рухнули наземь. Нам здорово нагорело. Но время текло так медленно, что это внесло даже некоторое разнообразие. Мы ждали выступления Берута, назначенного на десять часов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161