Рестораны были переполнены. В Свебодзицах вдруг стало тесно.
В Красном Кресте совсем нечего было делать.
– Что это ты так самозабвенно пишешь? – Мариан вернулся после трехдневного отсутствия и этим вопросом, видимо, хотел отвлечь внимание от собственной персоны. – Может, любовное письмо? Или рапорт в Свидницу?
– Не угадал. Я пишу письмо в Кальварию. Могу тебе прочитать.
– У тебя в Кальварии есть симпатия? Меня уже об этом спрашивали. Ветеринар говорил, что, наблюдая за твоим поведением, пришел к выводу, что у тебя где-то есть парень.
– Парень, может, у меня и есть, только никто не знает, кто он, и я тоже не знаю. А пишу я совсем другому человеку. Послушай:
«Дорогая пани!
Большое спасибо за письмо. Меня очень обрадовало, что у вас все по-старому. Хорошо, когда знаешь, что где-то есть такой дом, как ваш. В Кальварию я пока не собираюсь, даже и на несколько дней. Жду маминого приезда. Как только мама будет там, я сразу же приеду, несмотря на тяжелую дорогу и морозы. А так выберусь только весной.
Может, это и нехорошо, но я совсем не скучаю по Кальварии. Только вас хотелось бы повидать.
Спасибо, что сообщили про посылки. Бабка до сих пор не удостоила меня ни единым словом. Я была уверена, что посылки пропали. То, что я посылаю по вашему адресу, предназначается для вас. Моим, пожалуйста, ничего не показывайте. Мне вскоре снова предстоит переезд, на этот раз во Вроцлав. Это большой город, больше Кракова, только сильно разрушен.
Замуж я не выхожу, честное слово. А если соберусь, то вы узнаете об этом первая. Обещаю. Но прежде чем это случится, мне необходимо разобраться, чего же я жду от жизни. Вы меня понимаете, правда?..»
Это письмо хозяйке дома, где я жила. Не знаю, поверишь ли, но ближе ее, если не считать мамы, у меня нет человека на свете.
– Бедняжка. Я понимаю, – Мариан шагал из угла в угол. – Ты еще более одинока, чем я предполагал. В утешение могу сказать одно: таких, как ты, очень много. И каждому кажется, что он только один на свете. Ты думаешь о своем будущем. В твоем возрасте это ни к чему. Я тоже ищу ответа на кое-какие вопросы, но мне тридцать лет.
Я завела много новых знакомств. Людям было хорошо со мной, и меня охотно звали в гости. Я осматривала квартиры, часто прекрасные, хотя и обставленные безвкусно.
Одна из моих новых знакомых, Агата, маленькая худенькая брюнетка лет двадцати пяти, одна занимала целый этаж в старом доме. Квартира, темная и мрачная, была завалена всякой всячиной. Единственным несомненным ее достоинством было то, что она находилась над принадлежащим Агате комиссионным магазином. Ковры на полу лежали слоями, и ноги прямо увязали в них.
Агата скупала картины и фарфор. В комнатах тесно было от ящиков с фарфором.
– Я в картинах совсем не разбираюсь, – объясняла мне Агата. – Покупаю все, что ни приносят, а плачу ровно столько, сколько стоит рама. Так уж наверняка в убытке не останусь.
Агата была хорошенькая, высоко поднятые брови придавали ее лицу удивленное выражение. Ее маленькая хрупкая фигурка, казалось, была из того самого фарфора, которого так много хранилось вокруг.
Дом ее, всегда полный гостей, славился пышными приемами. Это не мешало ей вести дела. Когда подворачивалось что-нибудь интересное, немка, безотлучно сидевшая в магазине, вызывала хозяйку, Агата назначала цену и возвращалась к гостям.
– Зачем ты все это покупаешь? – недоумевала я. – Когда продашь? Хочешь оставить себе? На что тебе это?
– Ты так говоришь, потому что жизни не знаешь. Все пригодится! Я покупаю за гроши. Ничем не рискую. Увидишь, будет еще на все это спрос.
– А у меня есть все, что нужно для счастья. Хороший приемник, проигрыватель, много пластинок и самое главное: покой. Захочу, вовсе спать не лягу, захочу, просплю все воскресенье. Будет у меня побольше денег, куплю фотоаппарат, а может, мотоцикл. Вот и все. Никогда больше не буду жить среди хлама. Предоставляю такую возможность бабке.
– Ничего ты, Катажина, не понимаешь. Теперь самое время дела делать. Я продала дом в Острове, а деньги пустила в оборот. Если уж вложу злотый, то так, чтобы вернуть верных пять. Первую партию скупленных вещей я продала, денежки ко мне вернулись, могу опять какой-нибудь дом купить, да еще и заработать на этом.
– А я ценю только те деньги, которые заработала своим трудом. По-моему, что легко дается, с тем и расставаться надо легко.
– Хочешь, дам тебе заработать? Съезди с партией вещей в Остров. Мне времени жаль. Заработаешь хорошо. Вернешься, думаю, не только мотоцикл сможешь купить. Получишь десять процентов комиссионных.
Я отрицательно покачала головой и сконфуженно улыбнулась:
– Нет. Не гожусь я для таких дел. Не возьмусь. Для этого нужна торговая жилка. А я обязательно продам все не так, как надо.
Первого декабря нас навестила наша хозяюшка из Свидницы. Она с шиком подъехала к воротам, выскочила из машины и закричала: «Эй! Есть тут кто живой?» – так оглушительно, что все бросились к окнам.
Я уже собралась выходить из дома, мне надо было ехать к мельнику, чтобы покончить с оформлением счетов, и поэтому выскочила на улицу первая.
– Катажина! – Голос хозяюшки дрожал от волнения. – Подойди поближе, покажись, какая ты стала на свебодзицких харчах. Если б я тебя после болезни откармливала, ты бы у меня быстро поправилась.
Она молча внимательно меня оглядела, могло даже показаться, что она прикидывает, сколько во мне весу.
– Похудела, но тебе это к лицу. Ты собралась куда-то?
– Я хотела поехать на мельницу, но теперь…
– А я с удовольствием проветрюсь. К тому же мельницы – моя слабость. Я с тобой.
Я обрадовалась, захватила счета, и мы поехали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161