Один из них сел в президиум вместе с членами бюро.
Секретарь открыл собрание, представил нам инструктора райкома, объявил повестку дня и сказал как бы мимоходом, что после других вопросов будут разбираться два персональных дела.
Потом один из членов бюро стал докладывать о выполнении производственного плана за четвертый квартал. Уже начиная с третьего квартала, дела обстояли неважно. Наше управление заняло во внутритрестовском соревновании предпоследнее место. Мы стояли перед угрозой полного краха. Большую часть бурных прений после этого доклада я не слышала, так как меня вызвали с собрания. Когда я вернулась, секретарь подводил итоги.
– А теперь перейдем к персональным делам, – объявил он. – Первое из них – приятное: товарищ Порадек подал заявление о приеме в партию. Мы все его знаем, работает он у нас с самого начала. Впрочем, зачем мне говорить, пусть скажут другие.
После краткого обсуждения товарищ Порадек, наш главный бухгалтер, был принят кандидатом в члены ППР.
– Что касается второго персонального дела, товарищи, то оно очень неприятное. Нам его изложит товарищ Липец из райкома партии. Прошу вас, товарищ Липец.
Представитель райкома встал, осмотрелся кругом и придвинул к себе графин с водой, давая понять, что говорить он будет долго.
– Товарищи! Ваш секретарь в своем вступительном слове сам многое уже сказал. Вам придется сегодня принять трудное и серьезное решение. Дело, о котором я расскажу, – сложное и некрасивое.
В зале воцарилась тишина.
– Известно, что в ряды Польской рабочей партии вступили прежде всего лучшие сыновья и дочери нашего народа. Но, кроме них, вступили также и те, кто под маской члена партии хочет служить империализму и обделывать свои грязные делишки. Нам сообщили, что в вашей партийной организации есть женщина, проникшая в партию случайно. Увы, такие ошибки бывают.
Но вы должны помнить: сила нашей партии именно в том, что мы беспощадно изгоняли и будем изгонять из своих рядов всех, кто позорит звание партии, для кого оно лишь прикрытие в его враждебной, подрывной деятельности.
Партия должна быть бдительной. Бдительность, товарищи, – вот первостепенный долг каждого партийца. Кроме того, мы обязаны разоблачать и уничтожать врагов. Да, уничтожать. Дело, которому мы служим, слишком серьезно, чтобы допускать компромиссы.
Глаза всех присутствующих были обращены к оратору. Напряжение росло с каждой секундой.
– Здесь, среди нас есть женщина, – продолжал представитель райкома, – которая еще во время оккупации сотрудничала с врагом. Выдавала себя за немку. Потом она установила связь с реакционными кругами ВИНа. Эта женщина довела до глубокого душевного кризиса одного заслуженного товарища. Все эти факты нами проверены. Вам остается сделать одно: исключить ее из своих рядов. Остальным займется прокурор.
Голос представителя райкома становился все серьезнее и торжественнее. Последние слова прозвучали, как заклинания в сказках «Тысяча и одной ночи».
Секретарь сказал тихо и взволнованно:
– Обсуждается дело Дубинской. Приступаем к прениям. Поскольку среди нас есть несколько формалистов, то должен отметить, что на бюро мы этот вопрос не ставили, не успели. Итак, повторяю: приступаем к прениям.
Я почувствовала, что у меня деревенеет шея. Мысли разбежались, как спугнутый табун лошадей. Я сидела неподвижно, не в состоянии шевельнуться. В чем дело? Что случилось? Ни одна догадка не приходила мне в голову. Удар был слишком неожиданным и внезапным.
Люди растерянно молчали. В глубокой тишине слышалось лишь тиканье часов.
Секретарь потерял терпение:
– Неужели никто не хочет высказаться? Может быть, есть вопросы?
– У меня вопрос, – сказал совершенно незнакомый мне юноша. – Кто такая Дубинская? Я ее не знаю.
– Встаньте, Дубинская, покажитесь собранию, – приказал секретарь.
Я послушно поднялась и повернулась лицом к залу, но не видела ничего. Глаза застилал туман, и думала об одном: только бы не зареветь, Я лихорадочно закурила. Голова была тяжелая, кружилась, словно от дымного запаха свечей; вот-вот упаду в обморок.
– Прошу слова, – сказал какой-то мужчина за моей спиной. – Я работал с Дубинской в Красном Кресте. Нас вместе перевели во Вроцлав. Ей было лет двадцать. А может, и того меньше. Товарищ из райкома сказал, что ему известны факты, доказательства. Пусть расскажет поподробнее, мне как-то не верится.
– У нас есть заявление. Неужели недостаточно? Кроме того, есть и другие доказательства, которых я не могу огласить.
– Мне этого недостаточно, – сказал тот же человек. – Видите ли, мой брат работает с отцом Дубинской. Там у них много народу из Львова, и все друг с другом знакомы. Мы говорили с братом о Дубинском, он хороший специалист. И никто не слышал, чтобы он в войну выдавал себя за немца. Значит, и дочь вряд ли могла это делать. Это раз. Что касается ВИНа, то тут ничего нельзя сказать, не зная подробностей. Зря обидеть человека нетрудно. Я помню, как ее принимали в партию. Она знала, куда идет и зачем. Теперь вот поступила учиться. Нет, я так голосовать не буду. Пусть нам подробно расскажут, в чем дело, а если нет, то предлагаю снять этот вопрос с повестки дня.
В зале раздался гул одобрения, но никто не просил слова; и тут вскочил председатель месткома.
– Можно мне? Значит, дело такое: непонятно, при чем тут возраст Дубинской или ее отец. А документы она могла пять раз подделать. Многие этим занимались, пользуясь неразберихой. Я ей никогда не доверял. Вспомните, как она четыреста коек на заводе украла. Неплохой был номер, а? Кто сумел украсть среди бела дня столько коек – тот на все способен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161