Разумеется, ванну принять она не успела, но если побрызгаться туалетной водой «Желание джунглей», то и так сойдет. И Эллен Черри побрызгалась и пошла открывать дверь.
– Привет, малышка.
– Бумер? Какими ветрами?
На нем была выцветшая гавайская рубашка из старых запасов и, если Эллен Черри, конечно, не ошибалась, те же самые рабочие ботинки со стальными мысами, в которых он явился на их бракосочетание. А вот кожаные штаны были явно новыми и дорогими. Берет на его голове был ал, как отрыжка комара, и удачно скрывал обширные залысины, которые – будь они чуть побольше – так и напрашивались, чтобы на них нанесли из баллончика граффити. Берет, правда, был далеко не нов. Бумер пристрастился к этому головному убору, как только узнал, что он художник.
Эллен Черри нашла для него в холодильнике бутылку пива «Пабст», «Голубую ленту», которую он сам там когда-то оставил. В доме не нашлось даже ломтика холодной пиццы, но Бумер отнесся к этому спокойно, потому что утром уже успел проглотить целых три.
– Я тут оказался в вашем районе…
– Понятно. Кстати, как твои дела?
– Лучше некуда.
– Отлично.
– Держу нос по ветру…
– Чудно.
– Ухо востро…
– Ого!
– Рот на замке…
– Ну ты даешь!
– Не сплю, не зеваю.
– Так-так…
– Везде поспеваю.
– Ах вот как это теперь называется!
– Прекрати:
– Ладно, не буду. Как там поживает старушка Ультима?
– Эллен Черри. Я последнее время ее почти не вижу. То есть вижу, но реже, чем раньше. Зато она хотела бы видеть тебя. Я сказал ей, что ты снова занялась живописью.
– Ты ошибся.
– Тогда позволь спросить, что это такое? – и он кивнул – разумеется, вместе с беретом – в сторону пары десятков холстов, приставленных к стенке.
– Эксперименты.
– Не вижу причины, почему…
– Нет! Не смей даже прикасаться к моим картинам!
– А я и не думал, что это картины.
Какое-то время они сидели молча. Бумер выдул свое пиво. Эллен Черри не стала предлагать ему еще. Мощным кулаком бывшего сварщика Бумер смял пустую банку и принялся вертеть в руках, придавая ей то одну, то другую форму. Глядя на бывшего мужа, Эллен Черри подумала, что Бумер вполне может выдать это творение своих рук за очередной экспонат. С него станется.
– Ну а ты как? Нормально? – поинтересовался он.
– Спрашиваешь! Работаю, зарабатываю. На здоровье не жалуюсь. Правда, последнее время возникла одна проблема психического характера. Временами мне кажется, что я – Джэнис Джоплин.
– То есть?
И Эллен Черри запела:
– Хочу вымыть его из своих волос, хочу вымыть его из своих волос…
– Эллен Черри, прекрати…
– И забыть о нем навсегда-а-а…
– Эллен Черри, кому я сказал…
– Извини. Получается помимо моей воли… Иногда эта нахалка просто вселяется в мое тело.
Бумер нервно почесал шею.
– Знаешь, то, что ты сейчас спела, это что-то бродвейское. У Джэнис Джоплин нет такой песни. Она исполняла рок-н-ролл.
– Она умерла, Бумер. А когда певец мертв, ему уже ничто не мешает расширить своей репертуар.
– И вообще, что за бред – как можно вымыть человека из своих волос? Кстати, ты имеешь в виду свои волосы? Да стоит человеку в них запутаться, как уже никакой шампунь не поможет. Можешь мыть сколько влезет, и все без толку.
– Скажем так, тебе это не грозит. Кстати, сколько волос осталось у тебя самого? Под этим твоим дурацким беретом?
Так они и продолжали в том же духе – подкалывая друг друга, ходя вокруг да около того, что мучило каждого из них, но так и не решаясь сказать. Наконец Эллен Черри бросила взгляд на часы и с ужасом поняла, что через двадцать минут она обязана быть на работе. Бумер предложил ее подвезти, и поскольку она опаздывала, то была вынуждена принять его предложение. Она заставила его подождать в прихожей, пока она одевалась, – не столько из скромности, сколько из опасения, что стоит ей повернуться к нему спиной, как он потихоньку посмотрит ее картины.
Спускаясь вниз в лифте, Эллен Черри приготовилась к небольшому показательному флирту с Раулем. Ей хотелось, чтобы Бумер увидел, какой классный чувак положил на нее глаз. Но, увы, у дверей оказался совсем не Рауль. Господи, ну как у нее вылетело из головы, что он заступает на дежурство только в четыре часа дня! Наверно, он сейчас дома, трахает родную сестру. Или чистит шляпу. А может, и то, и другое одновременно.
Но Эллен Черри ошибалась. В этот момент Рауль находился в студии грамзаписи, где на свои кровные, заработанные на открывании дверей в «Ансонии», записывал следующие строчки:
Голубь вразвалку гуляет по крыше,
Таракан – по кухонной мойке,
Моя крошка собралась в Иерусалим,
Где в баре кровь подают за стойкой.
– Лебан-забади. Это египетский сливочный йогурт. Турши. Ах, турши – это такая овощная смесь… в остром соусе… Даджадж-машви. Это половина цыпленка, вымоченного в оливковом масле с лимоном, орегано, чесноком и перцем. Почему полцыпленка переходят дорогу, а, Бумер?
– А ты скажи мне, какая половина.
– Любая. Выбирай сам.
– Знаешь, если его разрезали пополам, то получается какой-то полузадый цыпленок. Такого захочется съесть разве только с голоду.
– Шаурма. Это тонко наструганная говядина с ближневосточными пряностями. Маджадра – рис, приготовленный с чечевицей и сдобренный жареный луком. Розбель-кхальта. Кстати, что это такое, совершенно вылетело из головы.
– Может, так звучит на идиш имя супруги Джимми Картера?
– Скорее имя какой-нибудь стриптизерши. Роз Бел Кхальта, цыганская Роз Ли Ближнего Востока. Но у нас в «И+И» нет никаких стиптизерш. (Пока нет, моя дорогая Эллен Черри. Но скоро будут, вот увидишь. О да, к тому идет!)
– Шиш-кебаб. Это уже никому не надо объяснять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186