– От души, брат. От всего сердца, Рина.
– Спасибо, Ашотик! Вы хороший человек.
– Вах! Красиво сказала! – Темпераментно воскликнул Ашот. – Повтори еще раз мое рэдкое имя – Ашотик. На «ты» ко мне обращайся! Ну, давай!
– Спасибо, Ашотик! Ты очень хороший человек!
Оба расчувствовались. Рина потому, что впервые за этот ужасный день ее согрели неожиданным участием, а Ашот потому, что ему приятно было осознавать себя хорошим, даже очень хорошим.
Кабан и Рина заняли свободный столик.
– Он, правда, прелесть, – сказала Рина, наблюдая, как Ашот обслуживает посетителей.
– Кто бы спорил, – откликнулся Кабан, отхлебывая пиво из горлышка бутылки.
Ашот занимал заметное место среди достопримечательностей привокзальной округи. Жизнерадостный армянин пятидесяти лет отроду, маленького роста, с короткими, пухлыми, волосатыми руками, крупной головой с неизменной кавказской кепкой на копне густых черных волос, без единой седой прядки, с покатыми плечами, с округлым животом да и вообще весь круглый, точно мяч, он не ходил по земле, а как будто перекатывался, подпрыгивая на неровностях тротуара. Много всякого было в нем понамешано, как и полагается уроженцу Армении. Добродушный и вместе с тем лукавый, простой в общении и в то же время себе на уме, щедрый безгранично и умеющий с большой для себя выгодой провернуть беспроигрышную, пусть и сомнительную, махинацию. Ашот все делал весело. Весело и шумно дружил с вами, весело и вкусно ел, устраивая по-кавказски многолюдные застолья, весело и азартно мог обвести приятеля вокруг пальца и тут же весело и простодушно умел покаяться в обмане, но, бывало, весело и безоглядно бросался на помощь малознакомым людям и даже себе в ущерб. Его палатка работала все двадцать четыре часа в сутки, шашлык, шаурма, люля, пиво, кофе – заказывайте на здоровье, а для надежных завсегдатаев, пожалуйста, дорогой, водка из-под полы. Невозможно было представить переход перед вокзальной площадью без Ашота и его заведения. К палатке тянулся пестрый вокзальный люд. Тут тусовались музыканты, воры, бомжи, проститутки, малолетки – всех Ашот привечал и все его уважали. Милиция его «крышевала». За веселый и многогранный нрав Ашоту сходило с рук такое, чего никому другому не простили бы ни за какие пироги. Кабан был искренне привязан к Ашоту, а тот в свою очередь симпатизировал этому парню, бесшабашному и бесхитростному, больше, пожалуй, чем другим.
Странно, как это Рина раньше сюда не забрела и не познакомилась ни с Кабаном, ни с Ашотом?
Кофе, наверно, оказал свое воздействие, дрожь перестала ее колотить. Рине безудержно захотелось выговориться. Нутром она почувствовала, что Кабану можно доверять. Без всяких расспросов, взахлеб, она принялась рассказывать об отце, о том, как покупала ЭТО, как попала в ментовку и вырвалась оттуда без денег, без мобилы, без дурацкого «Макарова», сто лет он бы ей не нужен, зачем только взяла… Поколебавшись, не удержалась, рассказала и о том, как заставили ее снять джинсы и трусики.
Кабан слушал внимательно, ни разу ее не перебил.
Выговорившись, облегченно умолкла, ожидая, какая реакция последует с его стороны. Он сказал до обидного буднично:
– Знаю я тот обезьянник… Ну, у них это обычно. С головы до пят обчистят. Сам четыре раза там был. Глотнешь пивка?
– Нет.
– Послушай меня, не комплексуй из-за всей этой истории, – посоветовал Кабан.
– То есть? – не поняла Рина.
– А то и есть. Просто с тобой первый раз такое. Еще нахлебаешься всякого говна. Если будешь на каждом таком случае зацикливаться – умом сдвинешься и скворечник треснет.
– Я тебя не понимаю…
– Как бы это растолковать… Главное, быть самим собой. Тогда к тебе никакая грязь не пристанет.
Помолчали, думая каждый о своем.
– В голову не могу взять, почему я так с тобой разоткровенничалась? Дура, наверно…
– Вовсе не дура. Со мной все откровенничают. Даже бабки-пенсионерки. Сказал же я тебе, что путешествую по чужим судьбам и душам. Теперь вот и соображай, как это происходит. Просто надо уметь выслушать человека…
– Тоже мне, психотерапевт, – немного обиделась Рина. – Сам-то ты не раскалываешься?
– Сам? А вот сам – хуюшки… Да мне особо-то и не в чем распространяться. Ну, что там у меня за плечами? Я детдомовский. Сбежал… Задыхался я там… Была любовь да вся вышла. Нет любви. Зато есть друзья. Ну, еще, конечно, гитара. И конечно, Курский вокзал. Это мой дом. А ночую я в подъезде…
– Нравится такая жизнь?
Кабан уклонился от ответа.
– Рина, мне работать надо, – сказал он. – Мой перерыв кончился. Хочешь, побудь со мной, то есть с нами. Постоишь, послушаешь…
– Хочу. Я дома сегодня носа не показала бы… Меня отец запилит… Но ночевать-то где я буду?
– Это как раз не проблема. Пойдем… Я тебя со своими познакомлю. Мы сейчас на площади будем работать…
– Скажи, Кабанчик… Может, ты в курсе… Сколько стоит «Макаров»?
– До хера… Тысячи на три потянет.
Рина вздохнула.
– Чего вздыхаешь?
– Долбаный «Макаров». Он ведь чужой. Отец за него вообще убьет.
В стороне от них два подвыпивших пацана устанавливали аппаратуру. Кабан подвел к ним Рину. Ей в глаза бросилось: две колонки, две акустические гитары и электрогитара. Солидно – сразу уважение вызывает. От палатки Ашота тянулся провод, к нему была подключена аппаратура.
– Кабан, че слоняешься? Работать пора, – крикнул цыганистого вида парнишка.
– Познакомьтесь с девушкой. У нее редкое имя… Рина.
– А что Рина умеет?
– На гитаре играешь? Поешь?
– Так, для себя, – неуверенно ответила Рина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9