Воинов тех, что в поход собирались! Ада исчадье, космической чуждой планеты закланье! Хочет страдалицу Землю поработить и ограбить!
Петрович решительно направился к лестнице. Я последовал за ним. За нами побежала Марина.
– Не пущу! Не пущу, мерзавец! – восклицала она то и дело.
Мы спустились и вышли за двери. Собака чау-чау все еще спала. Львы продолжали зевать.
– Остановитесь! – умоляла женщина.
– Тебе ль, несчастная, Петровича властную поступь своим остудить появленьем?! – велеречиво отрезал археолог.
– Да, – подтвердил я его мысль и, войдя в азарт, добавил: – Днесь!
– Ах, так? Тогда убирайся! Я тебе не прислуга и не сиделка! Я свободная женщина! Сволочи! Понятно?!
Свободную женщину мы рассердили не на шутку. Она подобрала на дороге консервную банку и с ненавистью швырнула ее в нашу сторону. Банка зазвенела у нас за спинами фальшивым набатом, покатилась. Кажется, Марина заплакала.
4.
На холме убедительным бастионом возвышался многометровый забор танковой части. Над частью сияло маленькое солнце, будто новенький гвоздь, вбитый в голубую обшивку неба. Я помог Хмаре выбраться из такси.
– Да вам не сюда. Вам на «Коммунар» надо, – сказал перепуганный таксист.
– На обратном пути непременно заглянем, – ответил я, расплачиваясь с водителем.
– О, кормчий, твоя колесница была легкоступна! Как ветер она донесла двух героев к презренной твердыне, – подытожил Петрович.
В районе «Коммунар» находился городской дурдом. Таксист, получив щедрые чаевые, унесся на машине прочь, тронувшись со второй передачи. Его совет заехать в дурдом не выглядел пустым фразеологическим оборотом. Пока мы шли, оставив усадьбу, от парка к дороге, Хмара, на кураже, в своем эпическом порыве успел описать телеграфный столб, старика-велосипедиста, общественный туалет, шлагбаум и улицу с каждым ее пешеходом. В такси его поэтический дар не утратил своей силы, а только окреп и вознесся…
– Петрович, к части нельзя подходить ближе одного километра – могут быть неприятности, – предостерег я.
– Спокойствие, о, юный ратник! Знает днесь хитроумный Петрович потаенные тропы!
Мы свернули в сторону и спустились с шоссе по пологому склону. Дальше пришлось идти полем. Поле густо поросло сухими травами. Летние дни выжгли из растений сок. Над травой витал плотный и терпкий запах перезрелой пыльцы. Запах смешивался с мошкарой и заставлял глаза слезиться. Я чихал и начинал жалеть о том, что все это затеял.
– Долго еще нам?
– Закончил. Ему отвечал беспристрастный Петрович. Сиянье Аратты пожелав лицезреть, алтарь окропи смиренным терпеньем.
– Окроплю, окроплю, – пробурчал я – выпитый в усадьбе коктейль и без того обременял мой мочевой пузырь.
Мы подошли к неглубокой лощине. В ней росли седые вязы. Натыкаясь на камни, журчал ручей. Археолог увлек меня за собой вниз. Придерживаясь руками за тонкие ветви молодых древесных побегов, мы достигли дна и зашагали дальше по течению ручья. Квакали жабы, раздавшиеся от влаги и обильной пищи. При нашем приближении они синхронно прыгали в воду, будто пловцы на Олимпиаде. Грунт был илистый и мои кеды испачкались.
– К тишине призываю тебя, любопытственный спутник, – зашептал Хмара, – Узри хижины те, что землеробами брошены в страхе проклятья.
Действительно, я увидел развалины некогда жилых построек. В тени вязов просматривался остов дома, с сохранившимся кое-где розовым кафелем. В пустом оконном проеме сидела пластмассовая кукла, неведомо кем и когда здесь забытая. Калитка на аршин ушла в почву. Сквозь застывшую пыль на ней все еще можно было разглядеть красную «тимуровскую» звезду. Пионеры не забредали сюда очень давно.
– Сей ориентир – нам сигнал к восхожденью. Скоро увидишь Аратты сиянье! – произнес торжественно Хмара.
– Всю жизнь мечтал…
Мы пошли прямиком через развалины, вспугнув одичавшую кошку. В доме, на одной из стен сохранилась географическая карта с материками и океанами. Нетронутой оставалась печь. В одном месте на печи химическим карандашом были нанесены отметины – рост детей. Последняя надпись была датирована октябрем семьдесят восьмого года. Женя, 14 лет, 162 см.
За руинами обнаружились малоприметные земляные ступеньки, ведущие наверх. По ним мы без труда покинули лощину.
– Стражей, что Калашников дланью сжимают, стоя на вышке дозорной, мы обманули, ввергнув их разум в плен заблужденья, – обнадежил Петрович.
– Хотелось бы верить, – сказал я. – А почему холм называется Друг?
– Так холм нарекли, горечи лжи испытав, врагами гонимые сонмы брахманов.
– Да уж, папиросам «Друг» тоже брахманы название придумали, не иначе, – вздохнул я.
Хмара не ответил. До забора танковой части оставалось не более пятидесяти шагов. Отсюда, с холма открывалась замечательная панорама. С легкостью можно было рассмотреть все, что было за лощиной: и поле, и шоссе, и недостроенную линию метрополитена, и район новостроек. Мы стояли рядом с кустом шиповника.
– Петрович, я что-то не понял. Где обещанная Аратта? Где следы брахманов?
– О, отрок несчастный! Тебя слепотой покарали жестокие боги! – Язык археолога между тем начинал заплетаться – сказывалась жара, его глаза стали мутными и перестали блестеть. – С кровли храма цветущей Аратты, матери воинов и славных брахманов Отчизны, око ласкает вид на прекраснейший город, что под небом во все времена возвышался. Полноводные реки долины, руслом ведут кораблей караваны. Их трюмы золотом полны и роскошью дивных товаров. Дворцы и базары в багровых лучах озаримы. Днесь жителей славных счастье исполнит, и нет им числа, и бессмертны они, пако сладкую сому, подобно богам они пьют еженощно, храмы Аратты в молитве всеобщей вовек восхваляя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88