Теперь мы находились в Ф. квартире. Я был в последний раз здесь после экзамена в институт, и ничего не мог узнать.
Я сидел на полу, прислоняясь к голой стене спиной, чувствовал запах теплой пыли и нагретых смоляных крыш.
Штор в комнате не было. Солнце сквозь мутное стекло ярко облучало помещение. Стены нагревались, и я нагревался вместе со стенами, потоотделение усиливалось. Передо мной, словно мыльные пузыри, плавали суспензии тополиного пуха. От пуха хотелось чихать, но делать это было лень, поэтому я ограничивался зеванием. И откуда мог взяться тополиный пух? В округе не было ни одного тополя, да и время для пуха еще не пришло.
Посреди переполненной светом комнаты усталый человек уселся на трехколесный велосипед «Гном-4», оттолкнулся ногами и, стараясь попасть своими плоскими ступнями в педали, попытался проехаться вдоль стены. Человеком этим был Ф. Неловко вывернув руль велосипеда, Ф. упал на повороте у кладовки. Одно из трех велосипедных колес еще продолжало крутиться, когда он встал и поправил брюки.
– Велосипед. Это мой велосипед, – сказал он и улыбнулся чему-то грустно. – Знаешь, – продолжил он, – я когда ремонт делал, почти все продал… Многое совсем почти задаром. А велосипед никто не купил. Никому сейчас не нужен трехколесный велосипед…
– Да, не нужен, – согласился я.
– И диафильмы никому сейчас не нужны. Их тут вон – полная кладовка. – Ф. подошел к кладовке и стукнул ногой по ее створкам. – Ты любил диафильмы?
– Да, – ответил я. Я любил диафильмы. – Сейчас дети их не смотрят, у них есть кабельное телевидение – мультфильмы круглые сутки. Зачем им диафильмы?
– Знаешь, я рад, что у нас не было кабельного телевиденья. У нас было хорошее детство. Мы не хотели в Диснейленд.
– Потому что Диснейленда для нас не существовало, – сказал я.
– Это точно, – ухмыльнулся Ф.
Мы замолчали, и я огляделся по сторонам. В комнате не было даже обоев. В центре потолка понуро висели вырванные с мясом волокна проводки, и торчал крюк: хоть лампу цепляй, хоть сам вешайся. Самоубийство, как ни крути, самый простой способ сменить обстановку…
Интересней всего было то, что мне здесь нравилось.
– Пошли, я покажу, как пользоваться колонкой, – сказал Ф.
Мы проследовали на кухню. Пользоваться колонкой оказалось не так сложно, как я предполагал. В доме, где я вырос, тоже существовала колонка, но включали ее только взрослые. Значит, теперь и я дорос.
– Я, конечно, мог бы сдать эту квартиру, но не могу представить, что здесь будут жить чужие люди, совсем чужие, – вздохнул Ф. и добавил: – Коммунальные услуги оплачивай. А потом… Потом посмотрим.
– Ты еще вернешься?
– Откуда?
– Из Москвы.
– Не знаю. Здесь у меня ничего не осталось. Будем прощаться? – спросил он.
– Может, пойдем, выпьем, – неуверенно предложил я.
– Нет, в другой раз. А то я на поезд опоздаю… А мне еще к теще заехать надо. В смысле, к бывшей теще.
– Понятно. Тебе виднее…
– Я думал, мне тяжело будет уходить из этой квартиры, – задумчиво произнес Ф. – Все-таки я здесь вырос. А вот сегодня прошелся и ничего-ничего не почувствовал.
– Это, наверное, потому, что мебели нет, – предположил я.
– Наверное… – согласился он.
– Я тебя провожу, – сказал я.
– Только до двора. И вот еще что. Оставайся здесь прямо сегодня, – сказал Ф.
Я согласился и кивнул. Мы спустились по лестнице к ослепительному прямоугольнику дверного проема.
– Ну, давай, – Ф. протянул руку.
– Пока, – ответил я и хлопнул его по плечу. – Как-нибудь увидимся.
– Не люблю весну, не люблю лето, а осень люблю, – сказал Ф. и пошел прочь к троллейбусной остановке.
– Я тоже люблю осень, – сказал я ему вслед.
Я действительно любил осень. Осенью, по крайней мере, мне всегда везло.
XVII. Удача
Однажды водитель маршрутки оказался моим сокурсником. Я ехал в кабине, рядом с ним. Поначалу я пытался расспросить о его делах, личной жизни. Но он сказал, что есть примета в их бригаде: нельзя беседовать со знакомыми попутчиками – мол, это не на удачу…
И молча, бок о бок, мы ехали мимо жмых кварталов, пустырей и парков. К сожалению, далеко не все мои знакомые верят в приметы. С некоторыми из них все же иногда приходится разговаривать…
Денег с меня водитель не взял. Надеюсь, в этот вечер у него была хорошая выручка.
XVIII Лысина

1.
Мама Ани, Тамара Николаевна, и ее бой-френд Сергей Алексеевич, жили в частном секторе на другом, противоположном краю мегаполиса. Их короткая незаасфальтированная улочка, ущербная, как аппендикс, не существовала даже на самых подробных муниципальных картах. Улочка носила имя Достоевского, который и сам не преминул бы обозвать ее клоакой, загляни сюда хоть кто-нибудь из его депрессивных героев. Во всех городах в честь Льва Толстого были названы площади, бульвары и проспекты. Достоевскому всегда, почему-то, доставались лишь тупики, подворотни, в лучшем случае переулки. За Ф.М. мне было несколько обидно…
Но неряшливость улочки, так сильно напоминающей Скотопригоньевск, ее пьяные заборы, разрытая канава и никогда непересыхающая лужа – все это пропадало, растворялось, стоило только заглянуть за калитку дома номер пятнадцать. Стволы фруктовых деревьев, окрашенные белой известью; дорожки, заботливо окаймленные зубастым частоколом силикатного кирпича; русалка, нарисованная на дверях туалета; и даже насилующие цветы, желто-черные, притворяющиеся пчелами, мухи шумели, шуршали, пели, жужжали о добропорядочности и рачительности хозяев, живущих за оградой. Здесь все надрывалось от чистоты и здоровья, домовитости и умиротворяющей скуки.
В беседке, которую Сергей Алексеевич сколотил своими собственными руками, я сидел за столом, который Сергей Алексеевич смастерил своими собственными руками, и пил квас, который, не сложно догадаться, Сергей Алексеевич так же приготовил своими собственными, а не чьими-нибудь еще, конечностями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88