– Гораздо лучше, чем со мной. Дальше…
– Ну…
– Не реви. Вот тебе деньги, купишь себе мороженое, держи… Не реви, я сказал…
– Дядя, я не могу здесь больше. Здесь нельзя больше… Меня мама наругает.
– Почему?
– Я не могу, – девочка развернулась и медленно пошла к ступенькам.
– Но ты ведь еще придешь проведать Дашу?
– Не знаю. Постараюсь, – тут она побежала вниз, и мне ничего не оставалось, как закрыть дверь.
Через минуту опять раздался стук. Я отворил. Все та же девочка передала мне кулек.
– Это семечки. Это Даше – она любит. Передай ей, когда она проснется, – сказала девочка и опять побежала к ступенькам.
В кульке действительно оказались семечки. Сырые подсолнечные семечки. Я их пытался поджарить, но они сгорели. Мне пришлось скормить их птицам.
И когда я вышвыривал с балкона в воздух обугленные семена, я знал, был уверен, что девочку больше никогда не встречу. Свою крысу проведать она больше не придет. В детстве хорошо – очень быстро забываешь тех, кого любишь.
Мы не в ответе за тех, кого приручаем. А кто думает иначе, пусть себе гибнет в самолетах. Мне все равно.
V. Угол
Вечером под углом Брюстера я вижу отражение своего лица в жирной воде, когда отмываю сковороду от остатков жареного мяса. Очертания моей шеи. головы, волос плавают среди розовых лоснящихся пятен моющего средства и сгустков горелого белка. Я вижу себя очень плохо, будто сам себе приснился. Я кажусь себе чужим: лицо, глядящее со дна сковороды, не выражает эмоций и скрывает мысли во впадинах глазниц. На меня смотрит безликий житель мегаполиса – без имени и без судьбы. Именно про него писал Шпенглер…
…Что общего я имею со своим отражением?…
U. Эвакуация
…По радио объявили атомную войну, а в пригороде появилась неторопливая стена ударной волны. Я выглянул в окно. И впрямь: волна застилала половину неба и имела цвет внутренней стороны человеческой кожи: она была такая же зеленая и безобразная. Волна передвигалась очень медленно, как заводная игрушечная черепаха. Вокруг ее гребня воздушная влага конденсировалась и превращалась в похожие на стекловату тучи радиации.
Дикторы радио до полудня спорили, когда она нас раздавит. Одни говорили, что завтра, другие, что через семь лет.
Атомная война казалась мне нелепым розыгрышем, глупым сном. Ведь уже много-много лет люди не боятся атомной войны. А тут тревога, эвакуация.
Бабушка мне рассказывала, что в первый день последней войны всех прятали в школьном бомбоубежище. Поэтому я решил, что сейчас оденусь и отправлюсь в школу. Я не помнил, осень сегодня или весна. Зато я знал, что после взрыва всегда наступает ядерная зима, а значит одеться необходимо тепло. В комоде я не без труда отыскал свое пальто. С прошлого года на нем выросло три новых рукава и четыре кармана. Перед выходом я захватил лыжи.
Лестничная площадка изменилась со вчерашнего вечера еще больше, чем пальто. Ступеньки вели теперь не только вверх и вниз, но и в сторону, и куда-то наискосок. Двери на площадке открывались и закрывались. Туда-сюда сновали соседи. Они несли то стул, то кактус в горшке, то кошку с бантиком на шее. Будто кто-то куда-то переезжал, но непонятно кто и непонятно куда.
– Это эвакуация? – спросил я у всех сразу и ни у кого в отдельности, но мне не ответили.
– Эй! Это эвакуация? – повторил я громче, но ответа опять не было…
Раздосадованный, я зашагал по лестнице, по той, что шла не вниз и вверх, а в сторону. Поскольку лестница располагалась горизонтально, и ступеньки торчали углами в потолок, идти по ней было очень неудобно. Наконец я добрался до пролета. Здесь, рядом с мусоропроводом, стояла девочка, которая искала Дашу, и карлик в гусарском ментике. Они оба были одного роста и оба курили.
– Это эвакуация? – в очередной раз спросил я.
Двое курильщиков только рассмеялись. Происходящее вокруг меня начинало раздражать, и я решил сменить тему:
– Хорошо, а сигареты у вас есть?…
VI. Дом
И все же…
Ночью мне опять не спалось. Вечерний визит меня смутно беспокоил. Перепуганная девочка, приходившая проведать крысу, поселилась в моих вяло-тревожных думах. В который раз я стал размышлять над тем, как вообще я здесь очутился…
…Сюда, на окраину, я попал впервые лет пятнадцать тому назад, когда родители моего одноклассника Ф. получили в офицерском Доме квартиру.
Отец Ф. работал заведующим лабораторией научно-исследовательского института. Еще в первом классе все узнали от Ф., что его отец – очень важный ученый, что он проектирует бомбоубежища, в которых люди смогут прятаться, если капиталисты сбросят атомную бомбу. На уроках рисования нам тогда часто доводилось рисовать на антивоенные темы. Ф. всегда очень натуралистично выводил в альбоме испепеляющие грибы ядерного огня и перечеркивал их красными линиями. Его работы часто участвовали в конкурсах детского рисунка. А один из них даже послали на международную выставку в ГДР. Это достижение удостоверял диплом, на нем изображался глобус в пионерском галстуке…
…После переезда Ф. не стал менять место учебы – в нашей школе, в Старом Городе, его мать учила ребят матемaтике, да и работа отца Ф. располагалась неподалеку. Каждое утро всей семьей они ездили на собственной «Волге» в Старый Город. Ф. в те времена был единственным учеником в классе, который в школу ездил, а не ходил туда пешком Когда отец забирал Ф. из группы продленного дня, мы, дети, часто просили нас покатать и почти никогда не получали отказа. По периметру мы объезжали школу, украшенную статуями горнистов и барабанщиков. Когда останавливались у теплицы рядом со спортплощадкой, отец Ф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88