Ее муж больше ничего не умел и остался без работы. Она сказала, он много пил, а потом умер… А еще она сказала, что если прийти сюда ночью и долго смотреть в воду, то можно увидеть, как светится огонь в окнах затопленных домов. Некоторые старики не захотели переезжать и остались в селе, под водой. Навсегда.
– И вы приходили сюда ночью?
– Я одна сюда приходила. Только маме не говори – она не знает. Я все тогда пыталась огни увидеть. Иногда мне казалось, я их вижу, а потом я понимала, что это просто луна отражается в воде.
– И ты не боялась?
– Немножко. Но я здесь нашла подкову. Значит, это место мне приносит счастье…
… Довольно долго мы сидели с ней молча. Сидели на горячих валунах гранита и смотрели на искусственное море. Солнце перевалило за точку зенита. Внезапно, над поверхностью воды выпрыгнул, изогнувшись дугой, и опять нырнул в глубину, сверкнув оранжевым брюхом, огромный карп, размером с автомобильную покрышку. Как и карпу, мне отчаянно захотелось купаться.
– Пойду, поплаваю, – сказал я.
Я стянул с себя сандалии, шорты, футболку, снял солнечные очки. Медленно стал заходить в воду. Илья еще не наступил, но вода здесь уже начинала цвести – будто в нее добавили зеленый химический краситель.
Окунувшись, я быстро поплыл кролем.
– Ты куда? – услышал я оклик Ани.
– За скипидаром! – попытался я крикнуть в ответ, но чуть не захлебнулся…
3.
Часы Ани показывали десять вечера. Мы сидели рядом с турбазой «Кристалл» и ждали автобус. Я курил, прислонившись спиной к прутьям забора. Прутья увивала виноградная дичка. Со стороны турбазы полифонично текла украинская песня. Пожилые женщины сидели в освещенной беседке и пели о любви, о ночи, о звездах, о дубовой роще и о русалках, и слушать их было очень приятно…
Незадолго до этого я заходил в сарай дежурного, но Борисыча там не было. Наверное, его смена закончилась. Надеюсь, его не убила жена, и он починил транзистор, и плыл теперь где-то по волнам на своей яхте.
Желтый турецкий «Карсан» подкрался откуда-то со стороны поселка. Все места в нем были заняты. К счастью, водитель неожиданно оказался моим знакомым. Он теперь водил пригородный автобус. Я спросил у него, как его дочь, и как пианино, и он за это пустил нас бесплатно, даже Кида.
Мы сидели на сумках в проходе. В салоне ехало много людей: с турбаз, лагеря и поселка. Кто-то вез наполненные куриными яйцами плетеные лукошки, кто-то вишневые саженцы, кто-то орущую рэп аудио-систему. Рядом с нами, женщина на руках держала запеленатого ребенка. Ребенок был маленький и розовый, и становилось ясно – он родился не раньше минувшей весны. Я держал на руках спаниеля. Хоть по человеческому счету, мы с ним были приблизительно ровесники, но он тоже выглядел сущим ребенком.
– Почему ты мне ничего не рассказываешь, Растрепин? – спросила Аня, когда мы выехали на автостраду.
– О чем?
– Об уране.
– А почему ты решила, что я что-то могу рассказать?
– Я поняла это вчера ночью, на пирсе, когда ты говорил про богов и про серп.
– Наверное, потому не рассказываю, что знаю пока слишком мало. Подожди немного, и ты все узнаешь. Времени ведь еще достаточно.
Аня махнула рукой и отвернулась к окошку. Я почесал пузо Киду. Собака довольно заворчала.
– Эта мерзкая собака уже любит тебя больше, чем меня, – обижено сказала Аня. – Вообще то Кид не любит чужих. А к тебе привязался так, будто ты его хозяин, а не я.
– Не ревнуй, – засмеялся я. – Просто к собакам нужно знать подход.
Автобус резко подпрыгнул на ухабе. И рядом с нами ребенок, причастный всем тайнам, заплакал громко, надрывно, а я почему-то подумал, что мы сегодня назад можем и не вернуться…
XXIV. Собака
Осенью все по-другому. Даже троллейбусы иные – они похожи на диковинных животных. Целыми днями напролет, они передвигаются с места на место, следуя своему электрическому инстинкту. Весь город становится прозрачным. Его улицы чисты – они дышат последними в году южными циклонами. Деревья погружаются в летаргию и разглядывают сны о весне. Птиц мало, одни уже улетели в Африку, а другие еще не прибыли из-за полярного круга. В небе, все еще беспечно синем, катится горячее багряное солнце. Оно похоже на палый кленовый лист – этот печальный логотип осени.
Осень всегда меня успокаивала. Очар очейновенья. История с заваленным сервером приобретала нелестный для меня оборот и грозила серьезными осложнениями на работе. Я шел по старому парку. Мне нужно было расслабиться. С собой у меня имелись литровая пэт-бутылка нефильтрованного пива и новая переводная книга Мураками. После «Охоты на овец» я каждый раз покупал его новый роман. И каждый раз клялся, что этого делать больше не буду. Впрочем, пить пиво из пластика я тоже зарекался неоднократно.
Я расположился на сухой траве под старым вязом. Откупорил книгу и открыл бутылку. В сентябрьском воздухе смешались запахи свежей типографской краски, хмеля и пшеницы. Угроза увольнения перестала меня пугать…
…От чтения меня оторвал шорох листьев. Я поднял глаза. На меня бежала черная собака с желтыми подпалинами. Это был ротвейлер. Черная собака с желтыми подпалинами! Оранжевый ошейник! Не может быть…
Меня повесили, как преступника, но вот, веревка лопнула, и палач обязан меня отпустить. Это был тот самый ротвейлер. Тот самый.
– Шериф! Шериф! – позвал я собаку.
Собака остановилась, зачем-то понюхала куст сирени, потом глянула на меня, зарычала и побежала в мою сторону. Она потерялась четыре дня назад, увязавшись за течной сукой. Осенний голод выгнал из-под ее кожи жир. И теперь, под короткой темной шерстью собаки проступали сухие мышцы, мышцы культуриста, который ничего не ел перед соревнованиями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88