В данном случае, как
я уже говорил, это был священный экстаз.
Ты вдруг заговорил по-латыни, глядя на меня с удивлением, сказала
Мириам. Это шутка, ответил я. Но ты все-таки что-то сказал по-латыни. Я
пошутил. Хорошо, пусть так, сказала Мириам, но что ты сказал? Я вообразил
себя священником. Кардиналом.
Мне пришли на ум адаптированные стихи из "Dies Irae", и я прочитал их
Мириам к огромному ее удовольствию.
Стихи были такие:
Miriam, mirum spargens sonum
per sepuicra ragionum,
coget omnes ante thronum.
(*Слегка измененная часть заупокойной мессы "Dies Irae" ("День гнева"):
Труба, сея дивный клич
Среди гробниц,
Всех соберет к трону (лат).)
И так далее. Вообще-то латыни я не знаю, все это была игра, которую я
придумал для нее, в ее честь. Потом я замолчал. Так, в молчании, закончилась
первая глава нашей истории, наша встреча, прогулка, объяснение в любви.
Разговор возобновился на следующий вечер на холме Джаниколо. С холма
Джаниколо Рим казался сплошным луна-парком, он весь был в огнях, над
площадью Барберини реяла огромная буква "М" (реклама фирмы "Мотта"), а еще
была луна и вывеска компании "Алиталия". По одну сторону простирался город с
его огнями и шумом уличного движения, по другую были мы с Мириам в моей
машине "Фиат-600" - универсал - как на сцене, словно взгляды всех римлян
были устремлены на нас из партера. Не знаю, испытывала ли Мириам то же
самое, я ей ничего не сказал, ведь чувства иногда обманывают. Сквозь стекла
виднелись огоньки сигарет в других машинах, припаркованных рядом с нашей у
парапета: там тоже любовались панорамой города.
Если бы в тот вечер я предложил Мириам сходить в кино, уверен, она
сказала бы "нет". В кинотеатре "Адриано" шел американский фильм о каком-то
игроке в шары - я читал в газете, - и назывался он "Хвастун". Хотите верьте,
хотите нет, но из-за этих самых шаров персонажи картины убивают друг друга -
так было написано в газете, и еще там говорилось, что фильм замечательный и
актер играет прекрасный. Но если бы я в тот вечер предложил Мириам сходить в
"Адриано", чтобы доставить ей удовольствие, то меня ждало бы разочарование:
Мириам кино не любила. Дело было не в фильме, просто кино ей вообще не
нравилось. Но я ничего ей не сказал. Я вдаюсь в такие подробности потому,
что во всем люблю точность.
Мысль о кино пришла мне в голову просто так, она была банальна и
случайна, как все банальное и случайное, что приходит в голову, когда имеешь
дело с девушкой. Обычно говорят: пошли в кино, и идут в кино. Возможно, и
Мириам тоже пошла бы, если бы я ее пригласил. В таком случае я поступил бы,
как поступают все другие мужчины со всеми другими девушками (даже если потом
они ведут себя по-разному), но не знаю, как повела бы себя Мириам - как все
другие девушки или нет, потому что кино она не любила и, вполне возможно,
ответила бы мне отказом, то есть предложи я ей пойти со мной в "Адриано" или
в какое-нибудь другое кино, она бы не пошла. Но это всего лишь моя гипотеза,
потому что такого предложения я ей не сделал, да и не собирался делать.
Что представляла собой девушка, сидевшая рядом со мной в автомобиле? И
что вообще она делала в моей машине, на соседнем сидении? Ничего особенного,
говорил я себе, происходит нечто вполне естественное: девушка сидит рядом с
мужчиной, и этот мужчина - ты, а эта девушка - Мириам, вы познакомились в
спортзале Фурио Стеллы. Вот и прекрасно, говорил я себе, вот и действуй,
скажи ей что-нибудь. Или нет, подожди пока с разговорами, потому что, открыв
рот, ты не имеешь права произнести что-нибудь банальное. Но долго молчать
тоже ведь нельзя. Некоторые мужчины говорят о других женщинах, некоторые - о
войне, у них всегда наготове что-нибудь о войне, но я о ней ничего не знаю,
когда я говорил, что был на войне, я лгал. Признаться честно, я и в армии-то
не служил, хотя всегда делаю вид, будто служил. Однажды, когда был налет на
наш город, я попал в бомбежку, а я рассказываю, будто дело происходило бог
знает где. Эту ложь я повторяю всегда, когда есть повод. Я посмотрел на
Мириам, курившую сигарету. Затянувшись последний раз, она выбросила окурок
за окошко. Губы ее слегка дрожали, она смотрела на меня молча, словно ждала
чего-то, словно хотела спросить: ну а что теперь?
А что? Ничего. Я сидел себе, как путник, одолевший трудную дорогу и
добравшийся наконец до дома, где, он знает, ждут его все прелести жизни и
дверь приоткрыта: толкни и входи, но он почему-то медлит. Ну вот, сидишь и
занимаешься сравнениями, говорил я себе, хотя тебе прекрасно известно, что в
подобных случаях надо шевелиться. Это как на войне - там тоже нельзя
засиживаться на месте. Когда ты идешь в атаку, то даже поражение тебя не
бесчестит, а если ты сидишь без дела, ничего не произойдет, а хуже "ничего"
на свете не бывает.
Шевелись, подстегивал я себя и наконец начал действовать. У меня есть
одно необыкновенное оружие. Не многие умеют им пользоваться. Я наделен
особой способностью двигать языком - могу закручивать его винтом, могу
заставить его вибрировать и по горизонтали, и по вертикали (по отношению к
осевой линии лица), могу подтянуть его к самой гортани, а потом выбросить
вперед с силой - как таран, или легонько - как удочку, могу держать язык
совершенно неподвижным несколько минут, а потом пустить его скачками, словно
он у меня с цепи сорвался. Я умею сворачивать его в трубочку, как дорожку, а
потом внезапно распрямлять, умею вращать им, как пропеллером, бить, как
хлыстом, втыкать его, как шпагу, распластывать, как простыню, или
размахивать им, как флагом;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55