– Отряд его в области был хозяином. Все колхозы платили ему налог, наравне с властью. Коммунистов-руководителей и всех непокорных уничтожал беспощадно. Словом, много крови пролил, – ровным голосом поведал он другу, и было неясно, одобряет он отца или осуждает.
– Может, так и надо было? – решив подыграть, подал реплику Михаил.
– Не знаю. У меня отношение до сих пор двоякое, – признался Яценко. – Не разделяю я самостийной идеи. У русских и украинцев одни корни, и жить им надо вместе. Может, я так думаю, потому что мать у меня русская. Но отец – из потомственных запорожских казаков, а они не желали никому подчиняться. У него вообще в жилах больше турецкой крови, потому мы с братом черные, как цыгане. – И усмехнулся, глядя на Михаила захмелевшим черным глазом. – Слушай, может, потому меня к исламу потянуло? Дедовская кровь заговорила? Но ненависть моя к коммунякам лишь косвенно, из-за отца, – продолжал он свои признания с потемневшим лицом. В основном – из-за лицемерия и безжалостности режима, для которого человек – ничто, а народ – быдло!
– Здорово тебе, видно, досталось от режима, Анатолий! – посочувствовал Михаил, желая узнать подробности.
– Да уж, пришлось попереживать! До конца дней им этого не забуду! – зло проговорил сквозь зубы Яценко, и лицо его приняло мстительное выражение. – Они у меня это еще попомнят! – Тяжело вздохнул, налил по полной. – Давай, Михаиле, выпьем за справедливость! Может, когда-нибудь воцарится она на грешной земле?
Опрокинул стопку, закусил и, смягчившись, признался:
– Как вспомню – аж за сердце хватает. Не люблю бередить душу, но тебе скажу, раз на то пошло. Выгнали меня из академии! С позором исключили из партии, жизнь и карьеру сломали! А в чем моя вина? – Замолчал, налил себе еще, выпил залпом, не закусывая, и объявил: – Скрыл я в анкете про отца. Вынужден был. Знал, что никуда не примут. У нас только говорят, что сын за отца не отвечает. Я эту ложь на своей шкуре с детства испытал! В школе проходу не давали, мать со свету сживали! Три раза мы переезжали с места на место. А я ведь только хотел быть со всеми на равных!
– Ну ладно, друг, – решительно сказал он, как бы подводя итог разговору. – Давай-ка лучше выпьем за то, чтобы жизнь не была такой жестокой! Ты хоть не хлебнул того, что я, но чую – меня понимаешь!
Узнав, в чем трагедия этого способного военачальника и мужественного человека, Михаил испытал чувство глубокого сожаления о его исковерканной судьбе. Он не одобрял его измены родине и участия в войне против своего народа, чем бы это ни было вызвано, но все же Мустафа стал ему ближе и понятнее.
Для получения боевого задания Михаила вызвали к Абдулле через две недели. Какими непредвиденными трудностями объясняется задержка, он не знал. Все это время у него ушло на тренировки по рукопашному бою с отобранными членами диверсионной группы.
– Ну и силен ты, Михаил! – одобрительно похлопывали его по плечу скупые на похвалу моджахеды. – Скажи правду: в спецназе служил?
Не могли поверить, что он юрист – крючкотвор, а не профессиональный борец, – и были недалеки от истины. С самого начала он скрывал свое спортивное мастерство, но приобретенные навыки сказывались.
За время подготовки в лагере – под руководством китайских инструкторов, вместе с отборной группой моджахедов-диверсантов – он овладел приемами восточных единоборств, и ему среди тех, с кем обучался, не было равных.
Когда он вышел и доложил, что его люди к выполнению задания готовы, Абдулла предложил ему сесть и развернул карту.
– Выступление намечено на утро следующего понедельника. Все детали операции обсудим в четверг, когда вернется из разведки Мустафа. Он проверит обстановку и связи по всему маршруту движения. А сейчас изложу план в общих чертах.
С хитринкой в глазах, но без улыбки посмотрел на Михаила и изложил суть дела:
– Тебе надлежит с группой сопровождающих афганцев-водителей явиться в отбывающую советскую часть и предъявить письменный приказ на передислокацию колонны танков. Вот отсюда – к этому пункту. – И указал место на карте. – Бумаги сделаны – комар носа не подточит! Ты – представитель советского командования при правительстве Наджибуллы, присланный специально из Москвы. Сам выделишь из группы, кого выдать за представителя Наджибуллы. Он примет технику по акту. Понятно?
Михаил молча кивнул головой, и командир продолжал:
– Всем членам группы следует знать и водить танки. Никаких подозрений чтобы не возникло. Связь танковой части с командованием надлежит прервать. У них не должно быть возможности получить какие-либо разъяснения в момент передачи имущества.
Абдулла немного помолчал, сурово глядя на притихшего Михаила.
– Ну как, справишься? Не подведешь? Мустафа за тебя поручился, но хочу услышать от тебя. Уверен в себе?
Михаил еле сдерживал себя, чтобы скрыть рвущуюся наружу радость. Как бы все не испортить, проявив легкомысленную самоуверенность. Как давно он мечтал о такой блестящей возможности! «Я же смогу перейти к своим прямо в танковой части! Надо только незаметно предупредить командира и тихо нейтрализовать сопровождающих…» – закружились в голове мысли, наполняя его верой в успех. Он сумел все же скрыть ту бурю, что бушевала у него внутри; серьезно, сдержанно заявил:
– Я готов к выполнению задания. Мы с группой отработали необходимые действия; люди полны желания показать, на что они способны. При любом повороте дела. – И умолк, преданно глядя в глаза Абдуллы и ожидая дальнейших указаний: старался безошибочно сыграть свою роль до конца.
– Это ты правильно сказал насчет поворота, потому что в случае провала нужно вывести из строя как можно больше техники, – одобрил командир и пояснил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96