ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Крымова мало желала общаться и тем более выслушивать никчемные ободряющие утешения. Если и нужен был ей кто, то скорее священник для последней исповеди, а не чиновник средней руки с посторонним интересом. В комнатах, первой и второй проходной, царила почти голая пустота, видимо, Крымова не единственному ему имела что раздать перед последней дорогой. Базанов сказал некоторые необязательные слова, потом уже и обязательную благодарность, очень искреннюю и оттого прозвучавшую в смущении несколько сухо. А после, видя, что Марья Платоновна едва сидит перед ним на стуле и ей давно пора лечь, стал прощаться.
– Постой, – вдруг остановила его Крымова сквозь прорывающийся наружу кашель. – Постой, не то я забуду, а должна тебе сказать. Мой покойный отец когда-то смотрел эти бумаги. И вот он однажды в сильнейшем раздражении чуть не выбросил весь архив из-за какого-то «глупого письма»! А ведь Платон Лаврентьевич, папа мой, такой уж был ярый коммунист – дальше некуда.
– А что за «глупое письмо»? – на всякий случай спросил Базанов умирающую старуху.
– Не знаю, только он так сказал: «глупое письмо» и что это – гнусные происки мракобесов от самодержавия. Но знаешь что, Андрюша? Это письмо его чрезвычайно встревожило. Он даже его отделил в конверт и запечатал сургучом. И мне смотреть не велел. Сказал еще, что письмо не только глупое, но и вредное. – Тут Крымова остановилась, чтобы отдышаться. Она уже и так слишком долго и много (для своей болезни и состояния) говорила, однако, видно, не все сказала, а было нужно еще, и через силу Марья Платоновна продолжила: – И все же отца моего это письмо беспокоило всю оставшуюся жизнь. Оно и сейчас лежит отдельно, в фельдъегерском пакете, и сургуч на нем. Но теперь оно – твоя забота.
Когда Андрей Николаевич вышел от Крымовой, на улицах стало совсем темно и накрапывал дождь, к тому же коробка в его руках не имела верха, и Базанов решился потратиться на такси, чтобы скорей попасть домой и заодно не допустить повреждения архива. Хорошо хоть, в его кармане, кроме карты Сбербанка, нашлось семьсот рублей от вчерашнего, возвращенного сослуживцем долга. Хватит на частника и на бутылку вина. Все же требовалось отметить удачу. Он даже подумал, а не позвать ли в компанию Муху, своего наидрагоценнейшего и наиближайшего дружка из соседнего отдела лотерейной деятельности, но тут же перегорел. И время позднее, и хоть Муха легок на подъем, все-таки открыть архив князя Гагарина в первый раз Андрею Николаевичу хотелось одному. И никак не шло у него из головы это самое «глупое письмо».
Ужe дома, едва переодевшись и наскоро выгуляв недовольного Дизраэли, он даже не поужинал, а открыл бутылку и запустил руки в вожделенную коробку. Разумеется, заинтригованный страшно, первым делом отыскал фельдъегерский пакет. Сургуч на нем имелся и сломан не был, Крымова сказала правду: с 1956 года никто к конверту не прикасался.
Базанов ожидал внутри увидеть что угодно: и отречение Аввакума, и тайную переписку Святейшего Синода с Папой Римским, и пытошные ведомости, и протоколы Феофана Прокоповича, и масонские отчеты времен Екатерины. Но там лежало действительно письмо. На двух листах ин-октаво. На одном стоял номер «3», а на другом «4». Стало быть, где-то затерялись еще первый и второй. Послание действительно начиналось с середины. И если опустить некоторые нюансы орфографии девятнадцатого века, письмо звучало приблизительно так:
...
"…Дорогой князь Григорий, как видишь, исполнил все по твоей просьбе. Это не древнеславянский и ни в коем случае не древнегреческий, писано на иврите иудейском, что само по себе удивительно. Наверное, неким неизвестным талмудистом времен Иуды Абарбанеля. Потому перевод, каюсь, занял столь много времени. Но мне удалось в достаточной мере, и думаю, твой интерес может быть удовлетворен. Это действительно нечто уникальное и потрясающее. Но, к сожалению, проверить истинность утверждений сего древнего документа не представляется возможным. Так как сам понимаешь, Его Императорское Величество носит благословенное имя Александр. Но все равно любопытно чрезвычайно. Перевод прилагаю со всем моим уважением. Ответного визита не жду по причине скорого отъезда на Чертомлык. Археологическая Комиссия Его Императорского Величества, долгих Ему лет в благости, изволила отпустить на экспедицию, страшно сказать, пять тысяч рублей ассигнациями. Так что на сей же неделе и намереваюсь отбыть. Засим остаюсь вечно твой благодарный должник
Иван Егорович Забелин.
Санкт-Петербург, 2-го мая 1862 года».
А дальше еще один лист, исписанный тем же мелким, профессорским почерком, сплошь отчего-то с двух сторон, хотя в те времена так писать было не принято и даже почиталось за дурные манеры. Но может, у знаменитого археолога – а кто такой Забелин, Базанов понял сразу, – попросту не нашлось в предотъездной спешке ничего более под рукой.
И Андрей Николаевич, глотнув для храбрости вина, принялся читать четвертый лист, перевод с рукописи некоего неизвестного талмудиста. Все это имело вид подробной инструкции, поэтапной, будто предназначенной для эксплуатации какого-то предмета или скорее агрегата с комментариями переводчика в скобках, и Базанов не сразу понял, о чем идет речь. А когда понял, то опешил донельзя. А когда от столбнячного своего состояния хватил бутылку кагора до дна, то через полчаса содержание «глупого письма» окончательно дошло до его замороженных ужасом мозгов. Потому что с пьяной ясностью он немедленно сложил два и два, и Андрею Николаевичу Базанову на минутку стало худо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
– Постой, – вдруг остановила его Крымова сквозь прорывающийся наружу кашель. – Постой, не то я забуду, а должна тебе сказать. Мой покойный отец когда-то смотрел эти бумаги. И вот он однажды в сильнейшем раздражении чуть не выбросил весь архив из-за какого-то «глупого письма»! А ведь Платон Лаврентьевич, папа мой, такой уж был ярый коммунист – дальше некуда.
– А что за «глупое письмо»? – на всякий случай спросил Базанов умирающую старуху.
– Не знаю, только он так сказал: «глупое письмо» и что это – гнусные происки мракобесов от самодержавия. Но знаешь что, Андрюша? Это письмо его чрезвычайно встревожило. Он даже его отделил в конверт и запечатал сургучом. И мне смотреть не велел. Сказал еще, что письмо не только глупое, но и вредное. – Тут Крымова остановилась, чтобы отдышаться. Она уже и так слишком долго и много (для своей болезни и состояния) говорила, однако, видно, не все сказала, а было нужно еще, и через силу Марья Платоновна продолжила: – И все же отца моего это письмо беспокоило всю оставшуюся жизнь. Оно и сейчас лежит отдельно, в фельдъегерском пакете, и сургуч на нем. Но теперь оно – твоя забота.
Когда Андрей Николаевич вышел от Крымовой, на улицах стало совсем темно и накрапывал дождь, к тому же коробка в его руках не имела верха, и Базанов решился потратиться на такси, чтобы скорей попасть домой и заодно не допустить повреждения архива. Хорошо хоть, в его кармане, кроме карты Сбербанка, нашлось семьсот рублей от вчерашнего, возвращенного сослуживцем долга. Хватит на частника и на бутылку вина. Все же требовалось отметить удачу. Он даже подумал, а не позвать ли в компанию Муху, своего наидрагоценнейшего и наиближайшего дружка из соседнего отдела лотерейной деятельности, но тут же перегорел. И время позднее, и хоть Муха легок на подъем, все-таки открыть архив князя Гагарина в первый раз Андрею Николаевичу хотелось одному. И никак не шло у него из головы это самое «глупое письмо».
Ужe дома, едва переодевшись и наскоро выгуляв недовольного Дизраэли, он даже не поужинал, а открыл бутылку и запустил руки в вожделенную коробку. Разумеется, заинтригованный страшно, первым делом отыскал фельдъегерский пакет. Сургуч на нем имелся и сломан не был, Крымова сказала правду: с 1956 года никто к конверту не прикасался.
Базанов ожидал внутри увидеть что угодно: и отречение Аввакума, и тайную переписку Святейшего Синода с Папой Римским, и пытошные ведомости, и протоколы Феофана Прокоповича, и масонские отчеты времен Екатерины. Но там лежало действительно письмо. На двух листах ин-октаво. На одном стоял номер «3», а на другом «4». Стало быть, где-то затерялись еще первый и второй. Послание действительно начиналось с середины. И если опустить некоторые нюансы орфографии девятнадцатого века, письмо звучало приблизительно так:
...
"…Дорогой князь Григорий, как видишь, исполнил все по твоей просьбе. Это не древнеславянский и ни в коем случае не древнегреческий, писано на иврите иудейском, что само по себе удивительно. Наверное, неким неизвестным талмудистом времен Иуды Абарбанеля. Потому перевод, каюсь, занял столь много времени. Но мне удалось в достаточной мере, и думаю, твой интерес может быть удовлетворен. Это действительно нечто уникальное и потрясающее. Но, к сожалению, проверить истинность утверждений сего древнего документа не представляется возможным. Так как сам понимаешь, Его Императорское Величество носит благословенное имя Александр. Но все равно любопытно чрезвычайно. Перевод прилагаю со всем моим уважением. Ответного визита не жду по причине скорого отъезда на Чертомлык. Археологическая Комиссия Его Императорского Величества, долгих Ему лет в благости, изволила отпустить на экспедицию, страшно сказать, пять тысяч рублей ассигнациями. Так что на сей же неделе и намереваюсь отбыть. Засим остаюсь вечно твой благодарный должник
Иван Егорович Забелин.
Санкт-Петербург, 2-го мая 1862 года».
А дальше еще один лист, исписанный тем же мелким, профессорским почерком, сплошь отчего-то с двух сторон, хотя в те времена так писать было не принято и даже почиталось за дурные манеры. Но может, у знаменитого археолога – а кто такой Забелин, Базанов понял сразу, – попросту не нашлось в предотъездной спешке ничего более под рукой.
И Андрей Николаевич, глотнув для храбрости вина, принялся читать четвертый лист, перевод с рукописи некоего неизвестного талмудиста. Все это имело вид подробной инструкции, поэтапной, будто предназначенной для эксплуатации какого-то предмета или скорее агрегата с комментариями переводчика в скобках, и Базанов не сразу понял, о чем идет речь. А когда понял, то опешил донельзя. А когда от столбнячного своего состояния хватил бутылку кагора до дна, то через полчаса содержание «глупого письма» окончательно дошло до его замороженных ужасом мозгов. Потому что с пьяной ясностью он немедленно сложил два и два, и Андрею Николаевичу Базанову на минутку стало худо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15