Ну вот, кажется, всё. Предупреждаю девочек весьма строго – ждать всех, а сама снова бегу на мальчишечий этаж.
Увы, спят, как сурки! Ах, так!
– Завтрак заканчивается.
Это уже экстрим. Удар по нервам сильнейший. Сработало, однако – зашевелились…
– Через десять минут столовая закрывается!
Действует! Старшие уже бредут умываться. Наконец выполз из постели и последний соня.
Привычно влезли в грязные, пузырчатые на коленках треники и донельзя замызганные футболки.
Про формы пока ничего не говорю. Сюрприз.
Когда же все мальчишки ушли в столовую, быстро перетаскала из отрядной в их спальни школьные формы и рубашки. Пиджаки и рубашки повесила на стулья, брюки – на спинки кроватей. Пионерские галстуки живописно алели на подушках.
Лепота!
Минут через несколько стали появляться мои накормленные питомцы. Входят, уже намереваются привычно плюхнуться на постели – и тут видят…
Нет слов.
Вбегает мальчик из второго отряда, Медянка, по привычке сплёвывает на пол. И тут же нарывается на резкую отповедь:
– Ты… охренел что ли? Не видишь, воспиталка убирала…
– Сча в нюх!
Бедолага растерянно смотрит на моих гавриков, я же молчу – исторический момент, однако.
Наконец спрашивает:
– Пацаны, вы чего?
Ответ столь же категоричен:
– Медянка, шуруй к себе в спальню, там и плюй… Медянка смеётся.
– Во дают! Чево это я буду в своей спальне плеваться? Потом Лидуха домой не отпустит на праздники.
Хитрые, черти, всё, оказывается, понимают.
«Лидуха» – это как раз и есть ведущий воспитатель. У неё есть и более солидное прозвище – Матрона.
Выхожу в коридор, стою у окна, жду, пока оденутся. Потом надо в школу отвести, пока не разбежались.
Но вот выходят, слегка смущенные и притихшие. И на меня как-то странно поглядывают.
Тут один спрашивает:
– А вы, тёть, с нами в школу пойдёте?
– Не «тёть», дубина, а Ольга Николаевна.
Какой прогресс!
Польщена безмерно, готова каждого облобызать (несмотря на поголовно сопливые носы).
– Пойду, конечно. Вот только девочек надо подождать.
– Да ну их, этих баб…
(Оно и понятно – девочки на три-четыре года старше, иными словами, инопланетянки.)
Спускаемся вниз. Девочки уже там. Распахнув удивленные, щедро раскрашенные глазища, они молча уставились на первоклашек.
Да, не зря воспитательница бдела ночами, готовясь встретить малышей. Чистенькие, кукольно нарядные, они чинно и торжественно идут парами.
Но тут всеобщее внимание переключилось на моих воспитанников – сначала их, девочки, похоже, не узнали. Но уже через мгновение началось дикое ржанье:
– Ха-ха-ха! И эти выпялились!
С непривычки опрятные мальчики кажутся им очень забавными. Да и сами они всё ещё стесняются своего непривычного вида.
(В моём отряде было трое таких, что вообще чистую и новую вещь надевать отказывались – сначала извозят в грязи, изомнут как следует, а потом только надевают.)
Но вот, наконец, наряды осмотрены. Кое-как утихомирившись, построились парами, и мы, первый отряд – строй пай-мальчиков и взрослых почти девушек, направляемся к школе. Там сцена недоумения повторяется – но менее дружелюбно.
– Смарите! Детдомовцы идут! Гы!
Своей школы, как это бывает в интернатах, у нашего детдома не было. Потому что не было полного комплекта всех классов, кроме младших. Детей присылали и посреди учебного года, точно также могли посреди года перевести человек десять во вспомогательную школу.
А ещё была колония для несовершеннолетних…
Вот по этой причине малышей после линейки повели обратно в детский дом: первый год они обучаются в своих отрядных – просто опасно было оставлять этих малышей в школе, ведь до сих пор, в дошкольном детском доме они жили «инкубаторно», в полном отрыве от всего внешнего мира. Необходим был некий период адаптации.
Кроме того, на уроках в первом классе обязательно сидела воспитательница, потому что учительницу дети на первых порах просто не признают. А что её признавать: она ведь не выдает вещи, тетрадки, книжки, никуда не водит…
Мои же идут в городскую школу и будут сидеть на уроках вместе с домашними – в одних с ними классах.
…Итак, у меня в запасе примерно шесть часов. Прямо из школы мчусь к себе домой – надо успеть приготовить обед повкуснее, праздник всё-таки. И хотя бы первого сентября самой встретить детей из школы. В час пятнадцать бегу к школе – десять шагов буквально от нашего подъезда. Мои дочки удивлены и безмерно счастливы – их тоже встречают!
А мне становится ужасно стыдно…
Идём домой, вместе обедаем, а потом быстро разбегаемся – я, стремглав вылетая из собственной квартиры, мчусь в детдом, мои дочки – на музыку. Старшая, третьеклассница, по домашнему прозвищу Баловная Старичина – на музыку, а Перчин, младшая, на рисование – в изостудию, в дом Аксакова.
Они погодки, очень дружат и переживают, что не попали в один класс.
Меня ругали: «Лишаешь детей детства!» Но я держалась твердо. Да, мои дети были загружены под завязку, но им это всё же нравилось. Никогда я с ними не сюсюкалась, не тряслась в паническом ужасе – как бы кто не обидел. Они и росли «по-взрослому» – самостоятельными и нетрусливыми.
Достаток наш, несмотря на мои постоянные подработки (техническими переводами), был всё же весьма скромным, к тому же, половина почти денег уходила на оплату всевозможных школ и секций – тенниса, фигурного катания, музыки, потом ещё изо…
Однако часто ходили в театр, покупали много книг, по воскресеньям обязательно куда-либо выезжали – в Переделкино, Абрамцево или Коломну…
Когда они стали постарше и уже ездили летом в пионерлагеря, то с четырнадцати лет одну-две смены подрабатывали – мыли посуду в столовой за шестьдесят рублей в месяц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26