– Оставь его, Ганс! – попросил дружески майор, потрепав собаку по вздыбившейся холке. Вздохнул и со вздохом указал на застывших по стойке «смирно» трех мертвецов у доски почета:
– Это беглецы. Обратите внимание и сделайте вывод. Здесь никто не может рассчитывать на удачу. Ее здесь нет…
Он уже почти пошел в направлении единственного деревянного дома, но когда из строя раздался срывающийся от волнения голос, остановился, а точнее – задержался, скосив в ту сторону серые глаза.
– Почему один должен отвечать за всех? – спросил кто-то рядом с Упоровым.
Майор не ответил, только вопросительно поднял брови.
Из строя вышел бывший директор прииска «Коммунистический», взволнованный и оттого еще более перекошенный Ведров.
– Не стану прятаться, гражданин начальник. Он рта не открыл, а его – в карцер. Почему один должен…
– Двое. Лейтенант! И этого в карцер!
Начальник лагеря «Новый» забыл о Ведрове обращался только к лейтенанту:
– Еще раз прошу – позаботьтесь о тишине.
…В баню шли партиями. На всю помывку отводилось полчаса, ложка зеленого мыла в ладонь и шайка теплой воды. После бани однорукий зэк выбрасывал из прожарки прямо на двор пахнущее хлоркой белье, приговаривая:
– Хватай шмутье, сидельцы! Кто смел, тот и успел.
Увидев Каштанку с наколотым на груди крестом и профилем Ленина, он постарался спрятать чувства поглубже, равнодушно процедил сквозь зубы:
– Был слух: тебя трюманули на Крученом?
– Обошлось, – лаконично ответил Опенкин, тут же спросил: – Что там за «моряки» в озере?
– Местные. Все местные. И вам не обойдется. Три месяца, а потом – или на проволоку, или в купальню. Здесь человеку при любом здоровье не сдюжить. За зиму ползоны передохло.
– Спасибо – успокоил.
– Чем богат. Дальше сам додумывай. Ко мне больше не подкапывай – спалишь.
– Сарай за вахтой, ну, вон тот… Что в нем?
– Не зарься. Керосин, бутор хозяйский. Сто раз проверен.
– С тобой ясно, Культяпый. Даешь отмычку – и я тебя не знаю.
Культяпый бросил очередной тюк с бельем, слегка задумавшись, пошамкал широким ртом. Исчез он незаметно, в тот момент, когда Федор осматривался по сторона: а вернувшись, сунул ему в руку аккуратный сверток.
– Выиграл у одного беса.
Каштанка развернул серую тряпку, удивленно посмотрел на Культяпого:
– Это инструмент Нежного.
– Какая разница? Не сдюжил, а ведь подковы гнул…
Культяпый с силой швырнул ком белья в амбразуру, проверив обстановку скорыми глазами, закончил мысль:
– Жизнь здесь дешевле подлости. Иди, Федя, царство тебе небесное…
…Трое сидели у остывшей печи, сделанной из куска большой трубы, и пытались понять друг друга перед тем, как на что-то решиться.
– Такой ночи больше не будет, – говорил взволнованный беседой с Культяпым Федор Опенкин. – Это не ночь, а подарок! Все устали. Все хотят отдыхать. Усталый человек не может быть бдительным. Вы уж мне поверьте: я всегда работал ночами.
– Бежать? Куда?! – спрашивал его Ираклий. – Карты пет. Продуктов пет! Друг друга кушать станем?!
– Зачем друг друга?!"Сухаря" прихватим пожирней. «Корову»!
Ираклий выразительно скрипнул зубами:
– Помолчи, слушай, а! Людей кушать не могу! Еще раз скажешь – знать тебя не хочу!
– Разборчивый! Видал, каким скоро будешь?! Голый, синий, главное – мертвый!
– Какой буду, такой буду! Людей кушать не хочу!
Упоров слушал молча. Он предполагал, что этот полуразвалившийся барак может их всех пережить. Попробовать все объяснить заключенным? Разобрать барак и с кольями пойти на пулеметы? Кто-то обязательно вложит… Да и пулеметы не пройти. Барак не обязательно ломать, не обязательно. Зачем? Он сухой, как солома. Его высушил ветер. Сухой…
– Стоп! – выдохнул он вслух, и двое, перестав спорить, уставились на него, ощутив живое присутствие интереса. Они подвинулись друг к другу. Тень стала общей.
– Так что хранится в том сарае?
– Керосин. Разный бутор, нам не сподручный. Бежать надо, Вадим! Бежать! Не хрена пудрить мозги! – Летучий взгляд его метался по сторонам, ни на чем не задерживаясь.
Упоров перебил:
– Мы не бежим. Все равно поймают, поставят у доски почета, как тех троих. Надо спалить этот гроб. Поджечь бараки! Ветер снесет огонь на караульное помещение…
– Ты… – Опенкин не мог найти подходящие слова, – ты прямо это, в рот конягу шмендеферить, гений какой-то!
– В бараках люди, их надо предупредить, – предложил Ираклий, глянув на зэков, понял, что сказал глупость.
– Федор, ты идешь?! – окликнул Вадим.
– Спрашиваешь?! Ну, и фраер нынче пошел отчаянный. Другой вор позавидует.
Они по одному исчезли от печи. Крались вдоль нар, стараясь не попадать в узкие полоски лунного света из оконных щелей. Бесшумно вошли в подсобное помещение. Ираклий держал решетку. Упоров выламывал скобой ржавые гвозди. Первым прилип к подоконнику и соскользнул во двор Опенкин. Через минуту его голова возникла из темноты:
– Мотай портянки на сапоги: скрипучие шибко. Сидор оставь!
Вдоль стены крались на четвереньках, ловя за воем ветра каждый посторонний звук. Вадим не дополз до угла с метр и замер, усмиряя расходившееся дыхание.
За углом таилась опасность. Он думал о ней, как о живом человеке, напряженно сжимавшем автомат… Предчувствие не обмануло: человек стоял, приплясывая на ветру. До него было метров десять, не больше. Ираклий молча протянул к Опенкину раскрытую ладонь, вор сунул ему нож. Он полежал совсем немного, вернул нож обратно, Федор с одобрением показал ему большой палец. У всех сразу поднялось настроение. Грузин неслышно поднялся, выскользнул из-за угла. Пошел, чуть надвинув на глаза шапку, ступая на носки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150