– Шо – шо? Эй, куды прешься! Сдурив, падла чахоточная! Ты пиджог?!
Этап заволновался. Зэкн начали подниматься на носки, чтобы разглядеть поджигателя.
– Вылез сам! Не менжанулся! Из воров, поди?
– Тю, придурок, не видишь разве – политический. Из интеллигентов.
– Кирова им мало – лагерь спалили!
Доктор стоял перед Стадником, смущаясь общего внимания, комкая в руке забрызганный кровью платок.
– Вы так и доложите кому следует. Столыпин Федор Федорович поджег весь этот ужас лично. А я пошел…
– Куда ты пошел, козявка?! – ошалел от нахальства зэка старшина.
– В побег! – крикнул доктор и опять задохнулся кашлем.
– Застрелю, – благодушно улыбнулся Стадник, – чтоб собаки не разорвали. Так что вертайся в строй, я майора кликну. Марш в строй, гнида!
Доктор с выдохом толкнул в грудь старшину обеими руками и побежал к завалившемуся проволочному заграждению, ходульной трусцой смешно выбрасывая перед собой непослушные ноги.
– Стоп! – заорал рассвирепевший Стадник, поглядел на этап и снова крикнул: – Стреляю!
Доктор быстро выбился из сил, едва шевелил ногами. Он повернулся в тот момент, когда успокоившийся старшина поднес к плечу приклад автомата… Доктор хотел что-то крикнуть, но пуля пришла чуть раньше.
Доктор медленно поплыл к земле, развернулся спиной к стрелку, сделал шаг вперед и, получив еще одну пулю, шлепнулся лицом в колымскую землю.
Упоров позавидовал доктору. В тот, неожиданный для всех момент такой скорый, вроде бы безболезненный конец виделся ему идеальным вариантом избавления от холода, голода и дурных надежд. Все равно когда-нибудь убьют или зарежут, так ведь пока дождешься того, ого – го как намучаешься! И, взглянув на человека, так подумалось – укравшего его пулю, зэк вдруг сказал себе: «Дурак!», внутренне содрогнулся, почувствовал или увидел маету расставания души с телом. Она была застрелена вместе с доктором, она кричала в каждой клетке своего остывающего дома, надеялась, не хотела с ним расставаться. Ей было страшно, потому что страшно было ему, даже без пули меж лопаток…
«Всему свое время, – Упоров закрыл глаза, чтобы не видеть жуткого прощания. – Твое еще не пришло…»
– Шпаковский! – позвал посуровевший Стадник. – Ты шо хотел донести до нашего сведения? Знаешь, кто лагерь спалил?
Упоров снова взглянул на бывшего парторга… Тот был уже не столь решителен, зато оказавшийся рядом с ним Ираклий рассматривал его с недвусмысленным вниманием.
Шпаковский открыл рот, глянул на Ираклия, снова закрыл, явно нервничая. В конце концов сказал:
– Чахоточный и есть, которого вы сразили, гражданин начальник! Ночью в окно лукался, когда я парашу искал.
– Ты ничего не перепутал, Шпаковский? Мабуть, другой злыдень был. Ночью они уси на одно лицо.
– Он не ошибся, гражданин начальник, – подтвердил Ираклий. – Такой и ночью врага разглядит.
Шпаковский быстро кивнул, продолжая заботиться о себе уже с большим старанием и не спуская с грузина настороженных глаз.
– Ты, Шпаковский, должен был раньше сказать: сам видишь, сколько людей страдает. Но все одно, молодец! А этот…
Старшина кивнул в сторону проволочного заграждения:
– Надо ж, гадость какая! За интеллигента канал! С виду-то и не подумаешь!
Подошедший майор молча осмотрел труп доктора, недоуменно пожал плечами, спросил безразличным голосом:
– Нашли поджигателя, Стадник?
– Так точно, товарищ майор! Убит при попытке к бегству.
– Этот? – майор указал пальцем в сторону лежащего доктора.
– Он самый. Свидетель есть. Эй, Шпаковский!
– Не надо! – майор недовольно поморщился. – Этап возвращается. Выдать сухари, чай, селедку. Вас благодарю за службу.
– Служу Советскому Союзу! – прогавкал старшина, и, повернувшись к заключенным, не выдержал, осклабился, потеряв всю свою молодцеватость, и каждая оспинка на его грубоватом простодушном лице расплылась в счастливой улыбке.
– Поздравляю, гражданин начальник!
Каштанка услужливо вытянул из-за плеча бандеровца тощую шею:
– Такому выстрелу товарищ Ворошилов позавидует.
Старшина был начеку, но праздник вор ему испортил.
– Молчать, заключенный Опенкин! Не понимаете по-доброму, тоди усе буде по закону!
– Тогда чеши за селедкой, пидор. Не слыхал – товарищ майор приказал?!
– Какой он тебе товарищ, вошь тюремная?!
– Иди спроси! Но вначале тащи селедку!
Заключенные понимали – Стадник непременно застрелит вора при случае, однако забава им нравилась, этакая игра с ощущением неизбежного конца. При этом многие из них, окончательно разуверившиеся во всяком добре, испытывали что-то похожее на удовольствие от того, что кто-то уйдет раньше их. Даже обезножевший после лежания на холодной земле профессор математики Футорянский смотрел на все с тихой улыбкой, освободив мочевой пузырь и забыв на время о своих бесполезных конечностях, размягчившихся до состояния студня…
Упоров взглянул на Шпаковского. Какая-то часть души еще жила ожиданием неприятностей, по он нарочито небрежно вынул бритву и начал срезать ногти. Он хотел доказать себе, что ничего не боится, потому останется в выигрыше при любом раскладе дел. Он хотел себя обмануть…
…Он открыл глаза, и молодой блатарь с хищной улыбкой раздраженно спросил:
– Ты чо, на курорте, боров?
– А у тебя есть запасные фиксы?
– Нет, а что?!
– Тогда спрячь те, что есть! Зачем пришел?
Упоров сел на нары, нащупал натруженною поясницу. Сто ходок в смену с тяжело груженой тачкой по прогибающемуся дощатому трапу. Это норма. После трех дней работы он вернулся к мыслям: не вскрыть ли себе вены… Именно на третий день ему начало казаться – в коробе лежит тонн десять породы, сзади грохотала такая же махина и при малейшей остановке могла сбить с ног, покалечить или убить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150