– Мудрено ли дело для лихого каторжанина?
– Почему ваша племянница пыталась его накормить?
– Кому живого человека не жалко. Коснись даже вас, товарищ Морабели. А дети, они все добрые.
– Не такой уж она ребенок. Семнадцать лет. Жених ходит…
– Женихов не приваживаем. Рано. Откуда ей знать было – перед ней злодей? Лицо человеческое.
– Тебя за бандита принял. Хе-хе! Ты почему с охоты пустой вернулся?
Бывший белогвардеец подарил полковнику недобрый взгляд, пригладил широкой ладонью бороду, после ответил вопросом на вопрос:
– Меня на допрос вызвали или на опознание?
– Отвечайте! – прикрикнул Скачков.
Камышин поднялся со стула и сразу навис над капитаном вставшим на дыбы медведем. Говорил он поверх вздернутой головы следователя, ни к кому не обращаясь:
– Покорнейше благодарю за приглашение. Закон мы не только уважаем, но и знаем.
Полковник усмехнулся, сказал:
– Посиди немного. Скоро закончим.
Камышин слегка поклонился начальнику отдела борьбы с бандитизмом и сел. Делал он все степенно, естественным образом. Но вид его показался Вадиму незаслуженно самодовольным.
«Возьму да расколюсь, – подумал про себя зэк. – Сразу рожу сменишь!» На него напал смех, и он напрягся, чтобы смех не вылез наружу. Веселье закончилось легким обмороком… Пальцы ватно хватали край стола, чтобы удержать потерявшее крепость тело.
– …Пусть посидит, – пришел издалека голос, – видишь – совсем белый.
Далее последовал вздох, и тот, кто вздыхал, осуждающе произнес:
– Шкодить умеют, отвечать духу не хватает. Хлипкий народ нынче садится, товарищ Морабели.
– Да, Камышин, ты прав, но он еще не все сказал. Иди, понадобишься – вызовем.
К заключенному прежде пришла тошнота, а следом за ней вернулись краски и голоса. Все стало таким, каким должно быть, только тело стягивала поперечная боль.
– Распишитесь, Упоров. Здесь и здесь. Дежурный, заключенного – в камеру.
Он сложил за спиной ладони и пошел, сожалея, что не расхохотался, в психушку бы отправили. Оттуда, говорят, двое бежали с концами…
…Лезвие ножа застыло у самого горла, затем он увидел гостей. Всех сразу, как в блеске зарницы. Их было трое. Четвертый мгновенно исчез за дверью, оставив в камере пристальный лисий взгляд.
Зэк вспомнил похороны деда. Надежный дубовый гроб с витыми ручками, черный бархат, льняная рубаха, таинственный, невесть откуда взявшийся запах ладана.
Зеркала, по недосмотру, стояли в белых саванах простынок. Отец потом ругался, но негромко и без злобы, просто, чтобы высказать свое партийное отношение.
Деда провожал почти весь город.
«Тебе суждено умереть на нарах, как и положено настоящему бандиту. Похорон не будет…» Он не успел пожалеть о похоронах и подумать о том, что прежде смерти будет боль. Его окликнули:
– Здравствуй, Вадим! – Иезуит улыбался, как старому знакомому, но нож все еще был у горла.
– Здравствуй! – прохрипел Упоров. – Вы что, не можете без примочек?! Убери перо!
Нож убрали, тут же сутулый зэк с хищным лицом и белыми, ухоженными руками удачливого картежника спросил:
– Куда ушла воровская касса?!
Нож застыл сантиметрах в десяти от его шеи. Он успел сообразить: «Они сами по себе. Их никто не посылал».
– Какой груз, баклан поганый, какая касса?! Ты что буровишь?! Мне вышка за мусора корячится!
– Не хипишуй, Вадим. Нас сходка послала. Вы уходили в побег с воровской кассой.
– Я уходил с одной пиковиной. Деньги ваши в глаза не видел. Мусора с тем же вязнут. Надоело!
– Да ты что буровишь, лох поганый, там же рыжье было!
– Мне какая разница?! Пустой уходил. В Таежном бомбанули «медведя». На том и опалились.
– Слышь, Иезуит, разреши, я ему брюхо вскрою… – свистящим шепотом предложил незнакомый Вадиму зэк.
– Нуждаешься в моей жизни? – спросил Упоров, чувствуя, что тот действительно хочет его убить. Тем не менее заставил себя расстегнуть телогрейку, затем рубаху. – Режь! Забирай! У меня больше ничего нет.
Сутулый зэк решительно спрыгнул с нар, но Иезуит оттолкнул его к стене.
– Потерпи, Гоша. Что говорил Камыш на очной ставке? Запахни, запахни гнидник-то. Видали мы животы, и что в животах – видали. Ну?!
– О чем с тем бесом говорить – первый раз вижу! Погляделись да разошлись при своих интересах.
Из– за двери выскочил незаметный зэк с лисьим взглядом:
– Линяем! Мусор волнуется.
– Сейчас! – Иезуит почесал за ухом. Он был явно разочарован разговором и, продолжая обдумывать ситуацию, смотрел в лицо Упорова бесцветными глазами уснувшей рыбы. – Помни – убить тебя никогда не поздно…
Глаза его начали наполняться злобой, готовой выплеснуться в удар ножа, и Упоров уже знал; теперь надо только слушать, спокойно и внимательно, чтобы не возбудить действия. Он так и сделал.
– И мы убьем тебя, если ты дешевнешь, Фартовый. Говоришь вроде бы складно, но веры нет у меня. Сомневаюся… Пока прощай!
Странное дело: заключенный смотрел вслед своим несостоявшимся убийцам, но думал о той зеленоглазой девчонке в подшитых кусками автомобильных покрышек валенках. Ей уже семнадцать!
– И ее зовут Наташа Камышина, – сказал зэк вслух. – Очень приятно. Меня зовут Вадим. Должен заметить – у вас серьезный дядя, а вы такая милая.
Казалось, все его заботы сосредоточились в огромных глазах юного длинноногого существа, но следующее открытие отсекло радость одним махом:
– Кто их послал?!
Зэк поднялся на нарах. «Если Морабели, это была просто проверка твоих показаний. А если Дьяк? Ему есть о чем беспокоиться… И когда-нибудь тебя попросят залезть в петлю, чтобы не волновать старого вора».
Для него ночь кончилась. Он метался по камере, ловил вшей, нянчил сломанные ребра и искал выход, но войти в игру оказалось куда легче, чем из нее выйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150