– Не утомляй Никанора Евстафьевича подробностями. Партия возглавит движение за большое золото Колымы. В том вся суть. Вам ясно?
Дьяк с холодным интересом рассматривал внешне спокойного бригадира, при этом шевелил губами, как бабка, впервые увидавшая паровоз. Потом губы скривились в хитрой усмешке:
– Мы, воры, конечно, волки. Серые, незаметные. Чаще голодные, чем сытые. Жизнь у нас волчья. Надо быть шибко хитрым, чтобы остаться живым. Все так…
Он опустил глаза, не потеряв, однако, интереса к сидящему с правой стороны человеку, пытаясь разгадать возникшую перед ним загадку.
– …Но ведь ты тоже волк, Вадим. Поди, похитрее нас еще будешь. Сродственники мы. Только масть у тебя другая: белой ты масти. И ход другой. Ты этот, ну как его? Иноходец!
– Таких волков в природе не бывает, – попытался расслабить напрягшийся разговор Соломон Маркович.
– То в природе, – подмигнул ему Дьяк, – в твоем социализме всяких чудес насмотришься. Тем более – в развитом. Ха! Надо же так людям мозги заплести! Всю жизнь, значит, в недоразвитом, а нынче в развитой подались.
– Мне разницы нет, какой у нас социализм, – Упоров поднялся, махнул рукой Волкову, чтобы он следовал за ним, – свободу надо вырвать "у этой кодлы.
– Пашешь-то ты, один хрен, на его, родимого, на развитой, – продолжал выговаривать вслед еще не остывший от перенесенной обиды Никанор Евстафьевич, – Ишь, какие ловкие: волка работать заставили Прям – цирк!
Но все это было только начало, из которого закрутилось большое и опасное дело. Начальник лагеря «Золотинка», теперь уже полковник Оскоцкий, прочитав про успехи бригады Упорова, через голову начальника отправил в Москву бумагу, в коей объяснил вредность подобных экспериментов; люди, которые в ней собраны, в большинстве своем исправлению не подлежат, о чем он, как коммунист, молчать не может. К письму полковник приложил аттестацию некоторых членов бригады во главе с бригадиром.
А так как тень легла на крупное начальство, из Москвы послали важного чиновника, чтобы он нашел правых и виноватых, естественно, опираясь в своем расследовании на мнение местных партийных органов.
Проверяющий приехал уже весной, когда на ближних озерах просел посеревший лед, а по берегам мутных говорливых ручейков забегали длинноногие кулички.
Переболевшая долгой, суровой зимой природа возвращалась к жизни под шумное многоголосье устраивавших свое жилье птиц. Даже зэки немного ожили, хотя их беспощадно косила цинга.
Впрочем, настоящая весна, так иногда случается на Колыме, наступила в один день. Вспыхнуло солнце, вспыхнула робкая зелень на южном склоне хребта, по которому ранним утром протрусила всклокоченная после спячки медведица в сопровождении двух медвежат.
В тот день он и появился, большой породистый полковник в кожаном пальто на цигейковом подкладе. Такой значительный, что рядом с ним сам начальник управления в своих бакенбардах выглядел обыкновенным старшиной.
Зэки видели его один раз перед разводом. Он шел одиноко независимый, переступая лужи. Пальто, как у боевого полководца, нараспашку, чтобы каждый желающий мог видеть плотный ряд орденских колодок на темной зелени мундира.
Полковник думал о песцовой шубе для жены и лисьей для дочери заместителя министра.
Семнадцать с половиной тысяч заключенных рассматривали его с застарелой надеждой на изменения.
И Зяма Калаянов, считавшийся среди блатной публики почти ясновидцем, сказал, сплюнув сквозь золото двух целых зубов:
– Если эта важная птица замутит поганку, – полетят головы.
– Чо ты буровишь, Репин сраный?! – оборвал его злой Гарик Кламбоцкий, получивший вместо обещанной русалки – Сталина с рыбьим хвостом и куском вуали, кокетливо закрывавшей левую щеку. – Не обманывай людей: это – финансист.
– А ордена?! По-вашему, он их выиграл в очко у маршала Конева?!
…Главных разговоров за дверью кабинета начальника колонии так толком никто и не узнал, но когда инспектор начал трясти перед носом Губаря личными делами членов бригады Упорова, полковник сказал, не убирая птичьих глаз с заколебавшегося взгляда гостя:
– Они – преступники. Они отбывают наказание, – голос старого чекиста был вкрадчиво недобрым. – Критерием их исправления, пусть даже имитации исправления, является конкретное дело. Оно есть. Таких показателей в проходке шахт Колыма не знала. Вот отчет о деятельности бригады.
Инспектор даже обрадовался, что можно убрать глаза из-под этого птичьего взгляда, и стал читать отчет.
– Боюсь, за производственными показателями мы не видим человека. Так сказать, его идеологической наполненности.
– С нас спрашивают золото. Вы и ваше начальство интересуетесь только теми показателями, которые перед вами. Поступил донос – отношение поменялось. Этим летом часть бригады будет работать на поверхности. Своими силами, без ущерба для плана, отремонтировала четыре бульдозера.
Хозяин Крученого поднялся, чтобы закончить уверенно и просто:
– Есть золото. Хорошее, без серьезных срывов, поведение, и кто знает – не привьет ли это состояние вкус к нормальной жизни в будущем.
– Партия учит нас смотреть глубже, не терять бдительности, сталкиваясь с внешним благополучием.
– Мудрая мысль, – кивнул без особого энтузиазма начальник управления Дочкин. – Давайте поедем и посмотрим на лучшую бригаду Колымы перед тем, как ее разогнать…
– Ну, что вы говорите?! Так уж сразу разогнать! – полковник решил, что песцовая шуба для жены обеспечена, не стал перегибать палку. – Составчнк, согласитесь, не блестящий. Но ведь работают же, черти полосатые! Ваши доводы мне кажутся более убедительными, нежели…
– Донос полковника Оскоцкого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150