Вы можете в это поверить? Из Чечни в Бирмингем! В смысле сколько ж йей мозги по дороге трахали? Короче, то, что случилось с Марийей, заставило меня задуматься… Нелегкойе это дело, когда ты укурена до смерти и когда тебя имейут раз в час, но йа действительно думала. И вдруг меня словно молнийей ударило, до меня дошло, что мы все, девчонки, умрем, и довольно скоро. Или от болезни, или от насилийа, или, может, от передоза, или от левой дури, или типа того, но мы все абсолютно точно обречены. Марийа просто была нашей первой ласточкой. Она ждала нас на той стороне. Забавнайа мысль – знать, что мы все умрем.
Йа говорила вам о себе другой? О девушке, которайа летала над машинами, когда йа работала на улице на Франсуа? Йа какойе-то время ейе не видела, эту другуйу себя, ту, которайа любила музыку. В домах Голди мы никакой музыки не слышали, будьте уверены, разве что грохот драм'н'бэйса из пройезжайущих машин. Ну, йа лежала на свойей койке и думала о Марийи, и почему-то вдруг мне стало интересно, сколько йей было лет, и вдруг йа взглянула на свойе собственнойе лицо, и оно сказало мне: «А сколько лет тебе, Джесси? Тебе семнадцать или восемнадцать? Ты ведь не знайешь». И йа поняла, что уже не знайу, сколько мне лет. И не знайу, какойе сегодня число и даже какой месяц.
А затем один из парней приходит и говорит, что мне пора работать и не желайу ли йа курнуть сладенький косячок крэка, чтобы настройенийе пойавилось, йа протягивайу за ним руку, и вдруг девушка под потолком, которой йа раньше была, начинайет кричать. Йа клянусь, она на меня закричала. Крик звенит у меня в голове, а парень улыбайется мне из-за косяка и ничего не слышит. И старайа Джесси кричит: «Нет! Не бери это, глупая корова!»
И потом йа вижу перед собой Марийу, которая выкрикивала свойе имя, пока ейе вытаскивали из дома, единственнойе, что у нейе осталось, и понимайу, что мойе имя – это практически йединственнойе, что осталось у меня самой, потому что йа даже не знайу уже, сколько мне лет!
И йа улыбайусь парню так застенчиво и говорю: большойе спасибо, но йа уже и так совершенно накачаннайа, и курну попожжее. Он пожимайет плечами и уматывайет, а потом йа помню, что иду в кабинку со своим клийентом и другой собой, летайущей девочкой, которайа пришла с нами в кабинку, и когда йа стягивайу трусики, она говорит мне вот так: «…Джесси! Сматывайся отсюда, пока имя свойе не забыла!» – и потом парень заваливайется на меня и пытайется просунуть в меня свой член, а йа пытайусь натянуть на него штуку, и всё это время спрашивайу ту девочку: «Как? Как?» – но это ничего, потому что клийент думает, что йа балдейу, или типа того, и мойа девочка на потолке говорит: «Слазь с дури, мать ейе, Джесси! Слазь с дури… Слазь с дури, мать ейе!»
Задворки тетра «Астория», Сохо-Сквер
Казалось, вся человеческая жизнь замерла на мгновение, когда Питер, его коллеги, Роберт и три девочки-подростка впитывали в себя весь ужас создавшейся ситуации. Роберт пришел в себя первым. На самом деле он был приличным человеком и точно знал, о чем думает Питер Педжет.
– Я чистый, парень, – сказал он. – Не ссы. У тебя в ноге торчит мой личный баян. Честно, парень, я ни с кем не делю иглу, ну, или очень редко, точно тебе говорю, и вообще, я очень осторожен. Она чистая. Я ее уайт-спиритом протираю. Ничего с тобой не будет.
Питер не мог пошевелиться, глядя на то, что вдруг так внезапно и так катастрофично стало фактом – игла, стальная рапира смерти, глубоко вонзенная в его плоть, ускоренное внутривенное проникновение суперскоростной неизлечимой инфекции прямо в быстрые вены и артерии его беззащитной, заряженной адреналином системы.
– Вытащи иглу. – Голос Питера больше ему не принадлежал. Он раздался словно издалека.
– Ради бога, осторожнее с поршнем! – Это был голос его коллеги, который заметил, что чумазый, почерневший большой палец Роберта все еще лежит поверх отравляющего поршня.
– Не волнуйся, чувак Это мой единственный укол. – Роберт осторожно вытащил иголку. На ее кончике была крошечная красная капелька.
– Фуууууу… – Девочки-подростки были в шоке от увиденного, но наглядное занятие по теме «изнанка наркозависимости» было еще не окончено. Роберт, возможно, и волновался о психическом здоровье своего нового знакомого, но, как и все наркоманы, был более всего озабочен собственным психическим состоянием, которое все ухудшалось с каждой минутой. Охваченный желанием, которое полностью отодвинуло и поглотило все остальные, личные и общественные, вопросы, он снова вернулся к первоначальной повестке дня:
– Извините, ребята, но я щас сдохну.
И на глазах у девчонок, в которых боролись тошнотворное отвращение и захватывающее любопытство, Роберт принялся приводить в норму свой слабый, покрытый струпьями, вялый и бесполезный пенис, чтобы получить задержанный укол. Он шлепал его, стискивал и дергал, пока наконец не добился того, что на грязной, больной коже показалась достаточно большая для его цели вена.
В то же время Питер находился в таком мощном шоке, что не мог ни говорить, ни думать. Единственное, что он знал и ощущал, – это как инфекция бежит по его венам, словно гончая на цепи, яростная, злостная, мечтающая замкнуть свой круг.
Роберт уже был готов вколоть шприц. Игла снова замерла над его пахом, но затем ему в голову пришла мысль. Даже в своем все ухудшающемся состоянии он понимал, что опасность заражения всегда исходит от двух сторон.
– Слушай, извини за вопрос, но у тебя же ни ВИЧ, ничего такого нет, правда? В смысле – это с любым может приключиться, не только с нами, наркоманами… Ты голубой?
Питер не ответил. Его язык был заражен, он распух и онемел от уничтожавших его вирусов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113