Хупер промолчал.
Киншоу вдруг подумал: «Может, все еще будет нормально. Будем играть в шашки и всякое такое, он переменится, мы подружимся. А потом я вернусь в школу, и все будет нормально».
Но он взглянул на спину Хупера и сразу понял, что ничего этого не будет. Уже никогда не будет, как раньше, как сначала, когда он не хотел сюда ехать, но надеялся, что станет с Хупером дружить. Ничего не изменится, и он уже составил план.
Теперь у него как гора свалилась с плеч. Теперь он твердо решил, теперь – все. Хотя он каждую ночь просыпался и холодел при мысли о своем плане. Но он его исполнит. Что бы ни получилось дальше у них с Хупером.
– Видишь, биллиард, – заговорил Хупер, – старинный. Стоящая штука, я тебе скажу, ценная.
Киншоу взглянул на стол.
– Сыграем?
Хупер промолчал. Над воротом тенниски на тощей шее у него выпирали позвонки. Киншоу вспомнил воронье чучело в своей постели и застыл, он гадал, что еще выкинет Хупер.
– Ладно, – уронил наконец Хупер. – Давай.
Он подошел к столу и взялся за биллиардную доску.
– Шашки подвинь-ка.
Киншоу помешкал. Потом подчинился. Какая разница, чего связываться? Ведь уже все ясно, будущее решено, и можно позволить себе побыть с Хупером, играть в биллиард, передохнуть.
Они почти не переговаривались. Хупер вел счет, и они сменялись у стола, отчаянно сосредоточась. Серебряные шарики стукались о гвозди. Небо потемнело, дождь припустил сильней. Джозеф Хупер так и не выбрался в Лондон.
В одиннадцать миссис Хелина Киншоу принесла им молоко и сказала:
– Ой, ну какие лапочки, чем же еще заняться во время дождя! – Она говорила очень весело.
Они выпили молоко и сказали «спасибо», и больше ничего.
Ему надо было отнести в комнату с куклами еще две вещи. Он отложил это до после обеда. И еще осталось придумать, во что все сложить.
Он осторожно озирался на площадке и на первом марше. Никого. Но даже если Хупер и выведал насчет комнаты, теперь-то уж какая разница?
Наверху все двери были темные и после первой площадки кончался ковер. Киншоу думал: «Ненавижу этот дом, ненавижу, в таком мы еще не жили никогда». Он возненавидел его в первую же минуту, как выглянул тогда из окна машины. И чем только гордится Хупер!
Он прошел по темному проходу, свернул в коридор. И увидел Хупера. Тот сидел на полу, подперев спиной дверь в комнату с куклами, вытянув ноги. Киншоу стал как вкопанный.
– Ты куда это идешь?
– Я заблудился, Хупер.
– Где ключ? Дом не твой, ясно? Кто ты такой, чтоб двери запирать?
– Да ну тебя.
– Больше ты сюда не придешь, пока я не скажу.
Киншоу устало поставил на пол коробку, которую держал под мышкой. Хупер вел себя прямо как маленький.
– И не надейся, я не уйду. Весь день тут буду. А захочу, так и всю ночь. Захочу – вечно буду сидеть. Это мой дом.
– Грудной ты, что ли?
– Я хочу знать, что там.
– Ничего.
– Так не бывает. Лучше скажи.
– Отстань.
– Я хочу знать, чего ты сюда таскаешься. Думал, я не знаю, куда ты ходишь, я давно знаю, я все время знал.
Киншоу молчал. Он стоял чуть отступя от Хупера. Тот против света не видел его лица. Дождь стучал по крыше. Ладно, можно и впустить Хупера. Все равно войдет. Драться начнет или будет тут торчать до последнего. Он невысоко расценивал свои шансы в борьбе с Хупером. Да и с другими. Он был не трус. Просто смотрел на все трезво, без надежды. Он не сдавался, только всегда с самого начала знал, что его побьют. Зато не приходится удивляться и разочаровываться.
Значит, ну и пусть Хупер войдет в комнату. Раз все равно докопается до правды, пусть лучше докопается потому, что так хочет он, Киншоу. Пусть хоть что-то от него зависит.
Хупер вечно ставит на своем.
Не спеша Киншоу сунул руку в задний карман джинсов и достал ключ.
– Тут же нету ничего, фиговая комната. И на кой она тебе?
Молчание.
– А галеон? Был?
– Нет.
– Сам сделал?
– Сам.
Хупер подошел поближе, внимательно рассмотрел галеон.
– Клеил плохо, все швы наружу.
– А тебе-то что?
– Развалится сразу, вот и все.
– Не трогай, слышишь?
– А это еще что за вещи, Киншоу?
– Ну, вещи.
– Какой скрытный!
– Я тебе не обязан все рассказывать!
– Поглядим-ка, что там.
– Нет. Лучше отстань, Хупер. – Он хотел вырвать мешок, но Хупер высоко задрал руки.
– Сейчас открою, так... открываю... Ух ты!
– Отдай! Не твое дело! Это мои вещи.
– А спички зачем?
Киншоу отвернулся и, руки в карманах, стал смотреть в окно. Он подумал: «Ну и пусть, пусть подавится». У него за спиной Хупер разорвал бумажный мешок, рылся, выкладывал вещи на стол.
– Ты все украл. Вор, вор, вор!
– Ничего я не крал.
– Может, купил?
– Да, купил, купил.
– Врешь.
– Ну – спички я не покупал.
–А откуда взял?
– Просто они...
– Чего? – Хупер подошел и ткнулся лицом в самое лицо Киншоу. – Чего-о?
– Просто они валялись. Наверно, мама купила.
– Наверно, она их не покупала, вор несчастный. В этом доме вашего ничего нет, все наше, и если ты что-то берешь – ты крадешь. Ты вор.
Хупер увернулся, так что удар Киншоу пришелся по пустому месту. Хупер смотрел и смотрел на разложенные по столу вещи, он изо всех сил соображал. Вдруг глаза у него расширились, он весь просиял, его осенило.
– Ты собрался... – Он осекся и уставился на Киншоу.
Потом раздался долгий свист.
– Хитрый!
– Ты не знаешь. Ты ничего не знаешь. Так я тебе и сказал!
На лице у Хупера было странное ликованье.
– А, я понимаю, почему ты это затеял. Из-за меня! Ты меня боишься, Киншоу, мамочкин сыночек, трус несчастный. Ты даже не знаешь, что я могу тебе сделать. Я все могу. Вот.
– Дурак ты.
Но Хупер расхохотался, он знал, что угадал правду. Или часть ее, потому что тут было и кое-что, кроме страха перед Хупером, было много чего другого, еще похуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57