– Я тебе подарок привезу, – сказала вечером миссис Хелина Киншоу. – Что-нибудь интересное. Не думай, я тебя не забуду.
Браслет скользил вверх-вниз по руке. Киншоу не мог смотреть на этот браслет и на то, как она выгибает руку, чтоб он был позаметней. И зачем они сюда приехали?
Он взял у нее из рук голубую чашку с овальтином.
– Спокойной ночи.
Когда поднимался по второму маршу лестницы, он увидел Хупера – тот стоял у своей двери и на него смотрел. На нем была пижама бутылочного цвета, он в ней был совсем зеленый. Киншоу сделал вид, что ничего не заметил, но он знал, что Хупер подкапывается под него или даже видит его насквозь и читает его мысли. Хупер все, все может.
Он подумал: «Завтра меня тут не будет, завтра мне будет все равно».
– Я развел огонь в гостиной, – сказал мистер Джозеф Хупер. Он приглаживал волосы и мешкал в дверях кухни. – Не хотите ли посидеть со мной, составить компанию, как говорится? Просто разнообразия ради.
Миссис Хелина Киншоу вспыхнула, подняла брови в знак радостного удивленья и с готовностью кивнула.
Он поставил будильник на полшестого, потом подумал и перевел на пять часов. Уже будет светло, а выйти надо как можно раньше. Все приготовленные вещи он перенес к себе поздно вечером накануне, пока Хупер смотрел «Закон силы» по телевизору. И положил под кровать.
Осматривая весь дом, он как-то наткнулся на старый ранец в комоде в пустой комнате. Ремней не было, но он ухитрился так перевязать его кусками бечевки, чтобы надевать на спину. Трудней всего получилось с едой. Он взял ее на кухне, когда не было мамы, и потом мучился: вдруг он украл. В школе учили, что красть – самое, самое плохое дело, он с первой же недели зарубил это себе на носу. Но в конце концов он решил, что ничего не украл, он взял только то, что сам бы съел, если б остался, то, что причиталось маме за работу, Да и взял он совсем немножко. Печенья, две пачки желе в кубиках, хрустящей картошки и полкоробки плавленого сыра. В поселке он купил шоколаду и мятных конфет. Наверное, хватит. Раз деньги есть, можно купить что-нибудь еще, потом, подальше от Дерне.
Хуже было с водой. В чем ее нести? В бутылке – тяжело, и она может разбиться, да он и не нашел ни одной пустой бутылки. В конце концов он решил выпить побольше воды на дорогу, а потом найти ручей или магазин, где продают лимонад. Он еще никогда не бродил по лесам, но знал, что там бывают ручьи.
Кроме еды он упаковал фонарик и свой перочинный ножик, немного лейкопластыря, пару носков и моток веревки. Карты он так и не раздобыл, была только та, в кабинете у мистера Хупера, которую он смотреть – смотрел, а взять не решился. Больше он ничего не придумал. Да и ранец был набит до отказа, хотя совсем не тяжелый. Он стоял посреди комнаты, держал ранец в руке и думал: «Ухожу. Ухожу». И у него все обрывалось внутри.
Проснулся он сразу после четырех. Еще не рассвело, идти рано. Он лежал на спине, застыв, с открытыми глазами.
Было страшно. Он так и знал. Он не приключение затеял, какое там, и пускай мистер Хупер потом говорит, что хочет. Может, кто и отмочил бы такое для смеха, убежали же в прошлом году Певерелл и Блейки в горы просто так, чтоб их искали. Директор еще потом сказал: «Приключения, конечно, вещь недурная».
Кто-кто, а он на такое не способен. Все время, пока готовил побег, он немного удивлялся сам себе, не верил. Он думал: вдруг Хупер умрет, или у него тетя объявится за границей и позовет его к себе, или мистер Хупер с нами поссорится и выгонит из «Уорингса». Жили же они у кого-то в Лондоне четыре недели, а потом сразу съехали из-за какой-то неприятности, что-то там не понравилось маме. Как раз было рождество, они еще тогда переехали в гостиницу.
Но он знал, что на самом деле надежды нет и Хупер останется, а ему надо уйти. Вот и все. Бывают везучие люди, а он невезучий. Случалось только плохое, хорошее не случалось, что бы он ни думал, ни чувствовал, ни делал.
Ему было не просто страшно. Он весь оцепенел от того, что утро наступило и деваться некуда. В голову лезли разные ужасы, он заставил себя поскорей думать о другом.
Он знал, что надо бы пожалеть маму. Надо бы подумать, каково ей будет. Наверное, он плохой, раз ее не жалеет. Она привезла его сюда и вот уехала в Лондон с мистером Хупером, она на него смотрела и ничего не поняла. «Чарльз так чудно осваивается», – она сказала, и Киншоу поразился, хотя, в общем, удивляться было нечего. Она никогда ничего про него не знала, он и не хотел, чтоб она знала. Он все держал про себя. От других было мало толку, он привык все расхлебывать сам.
Он лежал, пока тьма в комнате не поредела до серого брезга. Было без двадцати пять. Он еще не хотел выходить, в темноте идти страшно. Но лежать он уже не мог. Он вылез из кровати, и оделся, и встал у окна, он заставил себя считать до десяти свои вдохи и выдохи, снова и снова, пока не зазвенит будильник.
Снаружи все было странно. Он никогда еще не вставал в такую рань. Он вышел с черного хода и пошел вдоль тропы под тисами. Когда дошел до ограды первого поля, за самой рощей, он оглянулся. Дом отсюда казался очень большим и спал, закрыв ставнями все окна. Киншоу подумал: «Ненавижу, ненавижу, ненавижу».
Он отвернулся.
Он не ждал, что будет так холодно. Он надел джинсы, свитер поверх тенниски и куртку. Мало, наверное. Вокруг висел серый туман, забирался под куртку.
Он перелез через плетень и сперва оторопел, потому что ничего не увидел из-за тумана. Но начало пути, на милю примерно, он помнил с прошлого раза, с того раза, когда за ним ворона гналась. Он поправил бечевку на плечах и пошел по спутанной траве. Она была вся мокрая. Щавель хлестал по ногам, от него мигом промокли джинсы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57