Пламя взвилось и бросило тень Киншоу в траву.
– Ты отодвинься-ка, а то еще загоришься.
Но Хупер все сидел, уставясь на пламя. Потом, будто между прочим, спросил:
– Твоя мать много за мужиками бегала?
– Да ты что-о?
– Ну, она же бегает за моим отцом.
У Киншоу кровь бросилась в лицо. Его так и обожгло, все внутри горело. Он подумал: «Дурак я, надо было его треснуть, раз, раз, всю башку бы ему расшибить».
А Хупер оперся на локоть и смотрел на него в пляшущих бликах костра – нахально, со злорадной ухмылкой.
– А думаешь, зачем вы сюда приехали? Она на моем отце жениться хочет. Он богатый.
– Врешь, врешь, врешь! Подумаешь, твой отец, да он ей нисколько не нравится. Она его ненавидит просто.
Хупер улыбнулся.
– Ты кой-чего не понимаешь, а я...
– Чего ты понимаешь-то?
– Какая разница? Уж не сомневайся.
– Больно ей нужен твой отец.
– Слушай, Киншоу. Женщины все такие, Если она без мужа, она ищет, кого бы подцепить.
– Зачем?
– Ну, чтоб деньги ей давал и чтобы дом был и всякое такое. Вот зачем.
Киншоу медленно побрел от костра прочь. Ему надоело спорить, слушать разные глупости. Это Хуперу лишь бы спорить. И все – правда, он знал, что все правда.
Ох, как он ненавидел теперь маму, больше даже, чем Хупера. У него все как-то жутко сжалось внутри. Ну вот, и Хупер знает. «Ты кой-чего не понимаешь, а я...»
И что тут остается? Только сбежать. Все папа виноват, не умер бы – и не началось бы, что вечно у них нет денег и надо жить по чужим домам. В школе и то не было покоя. Там пронюхали, что он – Н. П. Г. – на попечении государства, то есть уже не платит за ученье. Мама сама тоже много ему напортила. Являлась в школу на актовые дни, на соревнования, вся в серьгах и в жутких этих своих блестящих платьях и мазалась помадой на глазах у изумленной публики. Брейс прямо в глаза ему сказал: «Ну, твоя мать – вообще».
Лучше б она умерла вместо папы.
Тьма стала плотная, как войлок, все кругом окутала, он боялся взглянуть туда, где деревья. Теперь он дождется – что-то случится, раз он так подумал про маму. Когда кому-нибудь пожелаешь смерти, тебя как-то услышат, и тогда ты дождешься. Что-то случится. Неизвестно что. Но вот он опустил глаза и увидел при свете костра бородавку на левой руке. Так что уж точно.
Хупер уснул. Он свернулся калачиком и сосал большой палец. Киншоу, из-за ссадины, отдал ему свою куртку вместо подушки.
После того как вытащил Хупера из воды, он почти перестал на него злиться. Хупер сделался как-то важнее: ведь он чуть не умер. Он еще как мог умереть, если б только вода дошла до лица или если б он посильней ударился. Может, он даже еще и не выживет. Когда вымокнешь, ничего не стоит схватить воспаление легких. Или с головой от удара что-нибудь будет. Ничего неизвестно.
Киншоу уже стал думать: мало ли что Хупер болтает про маму, не все ли равно. Хупер вредный, он вечно спорит, как дурак, как маленький, или норовит сказать или сделать такое, чтоб его напугать. Ладно, чего уж, раз вместе заблудились. Связаны одной веревочкой. И больше никого нет.
Хупер ворочался во сне, сучил ногами. И все сосал большой палец. Киншоу на него смотрел. «Уорингс», Красная комната, мама и мистер Хупер, ненависть как будто были сто лет назад, он почти ничего и не помнил. Все там, за лесом, было как будто ненастоящее.
Костер догорал. Он стал красный как кровь и совсем низкий. Потом начались звуки. Далеко-далеко взвыла лисица. Киншоу подумал: как волк. Ну да, лисы похожи на волков, но они не такие опасные. На новое завыванье ответили тявканьем, уже близко.
Он подумал: «Глаза, глаза, сейчас засверкают глаза». Он озирался. Сплошная темень. Ничего. Но потом по лесу пошло странное кочевье, шорохи, шелесты, всплески. Скрипели ветки. А Хупер спал, только время от времени ворочался и постанывал.
Киншоу подумал: вот бы сунуть голову под одеяло. А так – хоть жмурь глаза до боли, все равно не спрячешься, и чуть их приоткроешь – смотришь в темноту. Одеялом бы можно укрыться, заслониться от всего. И будь что будет.
По лесу кто-то колобродил. Киншоу обмирал. Он без конца оглядывался. Костер бросал тени и редкие вспышки во тьму. А то совсем убывал, и прутья осыпались нежными кучками пепла.
Киншоу опять лег, стащил с себя свитер и натянул его на лицо. Но оказалось – ничего хорошего, трудно дышать. Он немного полежал так, нюхал собственный душный, горячий запах и ничего не слышал. Но скоро пришлось высунуть голову и глотнуть теплого ночного воздуха. Потом он уткнулся лицом в ладонь, ухом в плечо, а другой рукой прикрыл другое ухо. Снова тявкнула лисица. Он все слышал. Вот сова зловеще прошумела крыльями и припала к траве, высмотрела там что-то. Они раньше видели, как ястреб догнал в воздухе птичку, поймал, схватил когтями и удушил прямо на лету.
Потом в лесу стало очень тихо.
И тогда у Киншоу все захолонуло внутри. Захотелось плакать. И не к кому пойти, некому сказать. За Хупером ухаживать надо. Самим отсюда им ни за что не выбраться, и, наверно, их никогда не найдут. Так они и умрут здесь. Он вскинулся – испугался, как бы не погас костер. Спичек мало осталось.
И еще он думал про маму и мистера Хупера. На кой мы им сдались. Бросят нас, и дело с концом. Правда, Хуперу отец говорил, что он для него важней всего на свете. Да кто его знает. Все ведь меняется. Наверно, нет никакой надежды.
Он опять услышал, как кричит сова. И еще долго не мог уснуть.
Он проснулся, когда тьма и не начинала редеть. Он тут же сел и открыл глаза. Сердце у него прыгало. Он сразу вспомнил, где он. И с чего это он проснулся? На поляне было очень тепло и очень тихо. Костер совсем догорел, только красно светились головешки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57