– Ну, мне надо идти, – сказала Пандора. Когда они прощались, Пандора слышала, как Уайлдмен, пожимая руку Джимбо, сказал ему: «Желаю удачи». Что он имел в виду? Ведь он же не мог знать о бедах Беверли. Очень странная фраза.
Они пошли к стоявшей на стоянке машине. Белые туфли без каблуков не подходили к новому платью. Уайлдмен тронул Пандору за руку.
– Ты выглядишь великолепно, – сказал он, подразумевая под этим, что это он великолепно чувствует себя рядом с ней.
Пока они ехали к гостинице, Пандора с отвращением думала о том, насколько похожи ситуация у нее и у Беверли. Две женщины, у которых есть дети и мужья, исчезнувшие из дома, а потом вернувшиеся. Двое мужчин – один наказанный, другой свихнувшийся, оба пытались совершить содомский грех. Ну и что из этого? Пандора вспомнила, как возмущена была Беверли, когда застала за этим Джимбо. Мужское разочарование, сексуальная жестокость – может быть, мы сами провоцируем это?
Она взглянула на Уайлдмена. Был ли он целителем, смывающим содомские грехи мягкой губкой и теплой водой? У нее была с ним не сердечная, а кишечная связь. Пандора заерзала на сиденье, с отвращением вспомнив то, что произошло на лестнице. Она положила руку на лежащую возле нее сумку и почувствовала твердую тяжесть пистолета.
Уайлдмен брал у портье ключи, а Пандора пошла к лифту. Портье передал ему конверт с надписью «Мистеру Хэммонду». Рука Уайлдмена непроизвольно дрогнула. Кто мог знать, что он здесь? И это «Мистеру Хэммонду»? Откуда кому-то известно, что он записался под этим именем? А может быть, это записка собственно самому Хэммонду? Это все невероятно… если только Лора… Пока Пандора ждала, он вскрыл конверт. Короткая латинская фраза, какое-то изречение. Но он не понимал, что здесь написано, и с изумлением смотрел на текст. Краем глаза он увидел, что Пандора направляется к нему. Уайлдмен запихнул конверт и записку в карман и подошел к ней. Они пошли в номер.
Пандора почувствовала его волнение. Уайлдмен пошел в ванную и закрыл дверь в два приема: сначала оставил ее полуоткрытой, затем запер. Такая нерешительность была совсем ему не свойственна. Пандора посмотрела на себя в зеркало. Неплохо. Очевидно, он оказался прав насчет этого серебристого платья, как тогда насчет красного. Он вел себя очень правильно по отношению к ней – в постели, в одежде, казалось, абсолютно во всем. Это ее и волновало, и пугало. Надо бы позвонить Полетт. И что она ей скажет? Сказать было нечего.
Нужно все-таки идти в полицию или нет? Но как может жена свидетельствовать против мужа? Пандора не знала, что и делать. Просто оставаться с этим человеком, внимательным, понимающим, властным незнакомцем, хотя бы ненадолго, и постараться все продумать. Все так перевернуто, вывихнуто, нет каких-либо прямых путей.
«Si tu non veneris ad me, Ego veniam ad te»
Записка пришла от Хэммонда. Если Хэммонд не слышал, как Пандора звонила ему, то, значит, все вычислила Лора. Следовательно, она сейчас с ним. Какого черта она это сделала? План прекрасно срабатывал, а теперь жребий брошен снова. Придется столкнуться с Хэммондом еще раз, должна быть еще одна схватка, еще одна дуэль. На этот раз придется его убить. Это уж точно.
Только на этот раз с ним Пандора. Стоит ли говорить ей об этом латинском вызове? Что именно он может ей рассказать? Достаточно ли будет заметить между прочим, что Хэммонд угрожает ему, угрожает им обоим? Это ее не удивит. Конечно, она никогда к нему не вернется, во всяком случае в обозримом будущем. С другой стороны, останется ли она с человеком, убившим се мужа? Да, останется, если не будет знать, что он всему виной. В этом ключ. Нужно сказать ей ровно столько, чтобы вызывать сочувствие. «Не забывай, что это она позвонила тебе. Она хочет тебя».
Уайлдмен вышел из ванной и с встревоженным видом подал ей записку.
– Что это? – Пандора с удивлением посмотрела на латинские буквы.
– Это от твоего мужа.
– Что? Откуда ты знаешь? – Она была в полном смятении. – Почему это вдруг он пишет тебе по-латыни? Он не может…
Пандора вдруг умолкла. «Iacta Alea Est». Сердце ее сжалось. Надпись на модели самолета. «Жребий брошен».
– Я переведу. Это значит: «Если ты не придешь ко мне, я сам приду к тебе».
Пандоре хотелось закричать: «Я знаю, что это значит. Единственное, что я хочу знать, что все-таки происходит?»
– Ничего не понимаю, – сказала она.
Она все поняла. «Если ты не придешь ко мне, я сам приду к тебе. Жребий брошен».
Она не могла выбросить из головы ту фразу. Она переводила ее для Алека. Теперь она вспомнила, что Уайлдмен произнес эту же фразу, когда пришел к ней, когда ее поглотила тишина. Он прошептал ей эти слова.
– Он узнал, где я. Где мы с тобой.
– Как он мог узнать?
– Должно быть, слышал, как ты звонила мне. – Уайлдмен не стал упоминать Лору.
У Пандоры голова шла кругом. Она знала, что Алек не мог слышать их разговора. Значит, было что-то еще.
– Как думаешь, что мне делать? – спросил Уайлдмен, решив, что этот вопрос прозвучит достаточно невинно, но произведет нужное впечатление. Она подумает, что он так же смущен всем этим, как и она. Он просил ее совета.
Пандора как бы со стороны услышала себя:
– Думаю, может быть, мне уехать отсюда.
– Уехать? Почему?
– Не хочу впутывать тебя во все это. Это мои проблемы.
– Я уже впутан. Письмо послано мне. Пандоре необходимо было сесть и подумать. Она чувствовала, что здесь что-то не так. Не хватает каких-то фрагментов. Куда исчезал Алек? Где он скрывался? Что произошло на самом деле? Алек не знает латыни.
Так почему же он написал Уайлдмену по-латыни? Очевидно, это своего рода ответ на «Жребий брошен». Тот странный самолетик, звонок в японском ресторане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96