Он вытягивает длинные руки, украдкой взглядывает на свою светловолосую Минну, что ушла так далеко… Ему хочется заплакать, схватить её в объятия, а он восклицает:
– Мерзкая погода!
Минна наконец отрывает взор от пепельно-серого горизонта и молча смотрит ему в лицо. Он взрывается без всякой причины:
– Что ты уставилась на меня с таким видом, будто узнала обо мне что-то дурное?
Она вздыхает, придерживая свою тартинку кончиками пальцев:
– Мне не хочется есть.
– Неужто? У Селени всегда такое вкусное варенье!
Минна морщит изящный носик:
– Ну разумеется! Ты ешь словно каменщик.
– А ты словно маленькая ломака!
– Мне сегодня совсем не хочется варенья.
– А чего же тебе хочется? Свежего масла на поджаренном ломтике хлеба? Белого сыра?
– Нет. Я бы хотела трубочку из красного сахара.
– Тёте это не понравится, – замечает Антуан без всякого удивления. – А потом, это просто невкусно.
– Нет, вкусно! Хочу трубочку из красного сахара, но немножко засохшую, побелевшую и дряблую, когда только посредине остаётся кусочек жёсткого сахара, который хрустит как стекло… Положи мою тартинку в буфет: она меня раздражает.
Он подчиняется, а затем усаживается у ног Минны на низенький табурет.
– Поговори со мной, Антуан. Ты мой друг, ты должен развлекать меня!
Именно этого он боялся. Высокое звание друга приводит Антуана в сильнейшее замешательство. Всё идёт хорошо, когда Минна рассказывает свои истории об убийствах и об оскорблениях, нанесённых общественной морали; но говорить самому – нет, на это он совершенно не способен…
– А потом, тебе следует понять, Минна, что молодой человек вроде меня не может всё рассказывать девушке.
– Вот как? А я, по-твоему, могу? – парирует уязвлённая Минна. – Ты воображаешь, будто я могу говорить обо всём, что происходит в заведении мадемуазель Суэ? Да половина из тех девиц, что приезжают туда на автомобиле, могли бы дать сто очков вперёд папаше Люзо!
– Врёшь!
– Нет! И вот тебе доказательство: у пяти или шести из них уже есть любовники!
– Что? Ты шутишь? Их родители давно бы узнали об этом.
– Ничего подобного, сударь. Они такие хитрые!
– Откуда же ты знаешь?
– Разве у меня нет глаз?
Ах, это верно, глаза у неё есть! Ужасающе серьёзные глаза, от взгляда которых у Антуана начинает кружиться голова…
– Да, глаза у тебя есть. Но у их родителей тоже! Да и где твои приятельницы могли бы встречаться со своими любовниками?
– У входа в школу, вот где! – невозмутимо заявляет Минна. – Они обмениваются записочками.
– А, ну тогда понятно! Записочками, говоришь…
– Почему ты смеёшься?
– Да так! Просто твоим подружкам вряд ли грозит опасность залететь с ребёнком!
Минна хлопает ресницами, опасаясь выдать несовершенство своих познаний:
– Разумеется, я всего не говорю. Неужели ты думаешь, что я могу… могу бросить тень на элиту парижского общества?
– Минна, ты повторяешь глупости из газет!
– А ты выражаешься как грузчик!
– Минна, у тебя невозможный характер!
– Ах так? Я ухожу.
– Ну и уходи!
Она с большим достоинством поворачивается, собираясь выйти из комнаты, как вдруг при виде жёлтого лучика, внезапно пробившегося сквозь облака, дети издают одинаково восхищённое «ах»: солнце! какое счастье! Растопыренная тень от листьев каштана приплясывает на паркете прямо у них под ногами…
– Скорее, Антуан, бежим!
Она бежит в сад, ещё мокнущий под дождём, а следом за ней спешит Антуан, неловко шаркая ногами. Минна мчится по влажным аллеям, любуясь помолодевшим садом. Вдали склоны холмов дымятся, будто запалённая лошадь, а земля в трудолюбивом безмолвии вбирает в себя оставшуюся влагу.
Перед деревом в пышном парике из листьев Минна застывает в очарованном изумлении. Дерево похоже на расписной потолок Трианона – такое же нарядное, розовое, окутанное лёгкой дымкой… Вот сейчас из его ветвей, украшенных зелёным бархатом и изумрудными капельками воды, выпорхнут голенькие амурчики: те самые, что повязаны нежно-голубыми лентами, и у них всегда слишком красные щёки и попки…
На персиковой аллее под ногами хлюпает вода, но плоды в форме лимонов, получившие название «сосков Венеры», остались сухими и тёплыми под своей непромокаемой нарумяненной кожицей… Чтобы стряхнуть тяжёлые капли с веток, Минна засучила рукава, обнажив тоненькие руки цвета слоновой кости, подсвеченные пушком, ещё более светлым, чем её волосы; и угрюмый Антуан кусает себе губы при мысли, что мог бы поцеловать эти руки, прикоснуться губами к этому серебристому пушку…
Вот она уже присела на корточки возле красной улитки, и тонкая прядь её волос касается лужи:
– Посмотри, Антуан, какая она красная и жирная! Можно подумать, уже «надела котомку на спину»!
Насупившись, он не удостаивает улитку взглядом.
– Антуан, будь добр, переверни её: я хочу узнать, будет ли завтра хорошая погода.
– Каким образом?
– Селени меня научила: если у улиток на кончике носа земля, то это признак хорошей погоды.
– Сама и поворачивай!
– Нет, противно её трогать.
Недовольно ворча, дабы не уронить своё достоинство.
Антуан прутиком переворачивает улитку, которая начинает пускать слизь и дёргаться. Минна проявляет к ней чрезвычайный интерес.
– Скажи, а где у неё нос?
Сев на корточки рядом с кузиной, Антуан зачарованно смотрит на лодыжки Минны, хорошо видные под белой юбкой с фестонами, и взгляд его поднимается всё выше, вплоть до кружевных зубчиков маленьких панталон… Дурное животное в нём вздрагивает: он думает, что одним движением можно было бы опрокинуть Минну на влажную землю… Но девочка уже вскакивает одним прыжком:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55