– думает Минна. – Полицейские подобрали пятерых бездыханных. И ещё бельгийца тяжело раненным! Но Медная Каска ускользнула, как и оба вожака! Слава Богу!..»
Оставшись в белой нансуковой юбке и лифе из белого тика, Минна рассматривает себя в зеркале:
«Медная Каска! Рыжие волосы, как это красиво!
А я слишком светлая… вот как надо их причесать…» Она поднимает свои шелковистые волосы обеими руками, скручивает и закалывает очень высоко, так что дерзкий кок почти нависает надо лбом. Достаёт из шкафа розовый фартучек – тот, у которого карманы в виде сердечек, затем вновь оценивающе глядит в зеркало, вздёрнув подбородок… Нет, она всё равно выглядит слишком пресно. Чего же не хватает? Красного банта в волосах. Вот так! А другой на шею, узлом вбок. Засунув руки в карманы фартучка, отставив в сторону худые локти, Минна, похожая в своей очаровательной неловкости на фигурки Буте де Монвеля, улыбается самой себе с гордым сознанием: «О, зловещая и роковая!»
Минна никогда не засыпает сразу. Она слушает, как Мама внизу закрывает фортепьяно, задёргивает шторы, чьи кольца скрежещут по карнизу, приоткрывает дверь кухни, чтобы убедиться, не исходит ли от конфорок плиты запах газа, а затем медленно поднимается наверх, отягощённая своей лампой, своей рабочей корзинкой и своей длинной юбкой.
Перед комнатой Минны Мама на минутку останавливается и прислушивается… Наконец закрывается последняя дверь, и теперь доносятся только приглушённые звуки из-за стенки…
Минна лежит, вытянувшись во весь рост, на своей постели, запрокинув голову и чувствуя, как зрачки увеличиваются в темноте. Ей не страшно. Она подстерегает все шорохи, как маленький ночной зверёк, и лишь тихонько скребёт по простыне пальцами ног.
На цинковый выступ окна каждую секунду падает дождевая капля, тяжёлая и равномерная, как шаги полицейского, идущего вверх по тротуару.
«Как меня раздражает этот полицейский! – думает Минна. – К чему пригодны люди, которые так топают? Те люди… Братья из Бельвиля и Аристокры… они ступают бесшумно, как кошки, и их нельзя услышать. Они носят спортивные туфли или мягкие вышитые тапочки… Бесконечный дождь! Я думаю, им тоже пришлось укрыться! Но всё-таки где они, Базиль и тот, другой, главарь Аристокров, Кудрявый? Бежали и спрятались в какой-нибудь заброшенной шахте. Не знаю, есть ли здесь шахты… О, этот отвратительный топот! Чап, чап, чап! А вдруг за ним кто-нибудь крадётся, чтобы всадить нож в его гнусный затылок! Прямо перед нашей дверью! Ах, как закричала бы утром Селени: „Мадам, мадам! Перед нашей дверью лежит убитый полицейский!“ Она наверняка хлопнется в обморок!»
И Минна, свернувшись калачиком на своей белой постели, так что шелковистые волосы раскидываются по подушке, открыв крохотное ушко, засыпает с лёгкой улыбкой на устах.
Минна спит, а Мама предаётся раздумьям. В этой маленькой и такой хрупкой девочке, что находится за стеной, заключён весь смысл существования госпожи… впрочем, какое значение имеет её имя? Эту молодую робкую вдову, очень привязанную к дому, зовут просто Мама. Десять лет назад Маме казалось, что горе из-за внезапной смерти мужа никогда не иссякнет; но затем страдания поблёкли в золотистой тени волос Минны, трогательной в своей беззащитной уязвимости… Еда для Минны, платья для Минны, учителя для Минны – у Мамы не было ни минутки, чтобы подумать о чём-нибудь другом! Она занималась этим с радостью и тревогой, лишь возраставшими с ходом времени.
Между тем Маме всего лишь тридцать три года, и нередко бывает, что на улице обращают внимание на её спокойную красоту, чей блеск притушен скромным, как у учительницы, платьем. Мама об этом не подозревает. Она улыбается, если воздают хвалу удивительным волосам Минны, и краснеет до слёз, когда какой-нибудь негодяй дерзко окликает дочь, – других событий нет в жизни этой образцовой матери, которая деятельно, словно муравей, хлопочет вокруг своего сокровища. Дать Минне отчима? Что вы такое говорите! Нет, нет, они будут жить одни в маленьком домике на бульваре Бертье, что оставил Папа жене с дочерью, и никому другому, – вплоть до той ещё туманной, но ужасной минуты, когда Минна уйдёт в неизвестность вместе со своим избранником…
У них есть дядюшка Поль, врач, который заходит время от времени, лечит Минну, если та заболевает, и не даёт Маме окончательно потерять голову; а кузен Антуан развлекает Минну во время каникул. Минна занимается на курсах мадемуазель Суэ, чтобы научиться держать себя в обществе и завести знакомство с девочками из хороших семей, а заодно получить какие-то знания, хотя вот это не так уж важно! «Кажется, всё в порядке», – говорит себе Мама. Она очень боится неожиданностей. О, если бы можно было пройти вдвоём, крепко обнявшись, до конца жизни, как легко и быстро шагнули бы они в безгреховную смерть без мук из своего тёплого родного уголка!
– Минна, дорогая, уже полвосьмого.
Мама произносит эти слова негромко и словно бы извиняющимся тоном.
Над белым пространством кровати поднимается худенькая рука, сжимается в кулак и вновь падает вниз.
Затем раздаётся слабый и тонкий голос Минны:
– Дождь всё ещё идёт?
Мама поднимает железные жалюзи. В окно врывается шелест сикоморов вместе с ярко-зелёным лучом света и свежим дуновением, пахнущим ветром и асфальтом.
– Великолепная погода!
Минна, сидя на постели, запускает пальцы в спутанный шёлк волос. Яркое обрамление из светлой шевелюры подчёркивает розоватую бледность лица и удивительные глаза, заполненные прозрачной чернотой. Прекрасные глаза, большие и тёмные, словно распахнутые навстречу миру, который тонет в их сумраке, что осенён изящным изломом бровей, навевающих грусть… Подвижный рот улыбается, но глаза остаются серьёзными… При взгляде на них Мама вспоминает Минну совсем маленькой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55