», что означает: «Удачи вам! Вы в хорошей форме? Размяли мускулы?»
Лишённый этого романтического ореола, салон Шолье вряд ли привлекал бы к себе стольких храбрецов. Разумеется, госпожа Шолье – сущая гарпия, но есть ещё безмятежные умы, на которых подобное утверждение произвело бы не большее впечатление, нежели, например, фраза: «Госпожа Шолье немного горбата».
Это поразительное существо выставляет напоказ злобность, как другие люди – пороки. Практичная, она сумела стать притчей во языцех, говоря о себе, только о себе и ещё раз о себе. Терпеливая, она в течение пяти или шести лет начинала любой разговор со слов: «Я, будучи самой злой женщиной в Париже…» И теперь Париж повторяет с трогательным единодушием: «Госпожа Шолье, будучи самой злой женщиной в Париже…»
Возможно, в ней живёт неутолённая жажда деятельности, энергия горбуньи, чьё уродство таится внутри, ибо её хилое тело венчает великолепная, роскошная голова восточной еврейки.
Муж её, робкий и скромный труженик, пребывает в состоянии вечного испуга перед своей грозной подругой. Его охотно называют «бедняга Шолье», поскольку курносая физиономия маленького идальго несёт печать меланхолии, как бывает у неизлечимых больных, покорившихся судьбе. Он с горделивым терпением сносит несчастье быть мужем такой жены, и в его молчании слышится: «Оставьте меня в покое с вашей жалостью; да, я её муж, но я сам того захотел!»
Ирен Шолье одевается в дорогих магазинах, носит белые кружевные или тюлевые платья, которым не помешало бы чаще встречаться с красильщиком-чистильщиком, подержанные собольи меха и белые перчатки, всегда немного запачканные из-за нервической суетливости маленьких рук – рук, которые вечно что-то перебирают и хватают, постепенно накапливая пыль с безделушек, крем с пирожных, масло с сандвичей и ржавчину с окислившейся цепочки на шее, постоянно терзаемой влажными беспокойными пальцами.
У себя дома Ирен Шолье. сидя на самом краешке стула, чтобы казаться выше, занимает позицию в глубине громадной квадратной гостиной – прямо напротив двери, дабы видеть своих друзей, едва они войдут, а затем наблюдать, как пересекают они сверкающий, словно водная гладь, паркет, не сводя с них злобного взгляда прекрасных жестоких глаз.
Такова была странная подруга, дарованная Минне волей случая. Ирен устремилась к молодой женщине с восторгом коллекционера, жаждущего украсить редким экземпляром свою коллекцию, изучить его и разобрать на части, чтобы затем отбросить за ненадобностью. Благодаря этой страсти она всегда излучала любезность к новым знакомцам… А кроме того. Антуан совсем, совсем неплох. Боже мой… рослый и бородатый, немножко похожий на смешного славного бразильца… В силу своей предусмотрительной чувственности Ирен начинает думать о будущем.
– А, вот и они наконец!
Антуан, следуя за Минной, которая скользит по блестящему паркету, будто по катку, бормочет невнятные извинения и припадает к протянутой руке госпожи Шолье. Но та даже не смотрит на него, оценивающе присматриваясь к туалету Минны…
– Вы, наверное, опоздали из-за этого красивого платья, дорогая?
Она не столько спрашивает, сколько изрекает приговор; но Минну это совершенно не тревожит. Неулыбчивые чёрные глаза пересчитывают приглашённых мужчин, и она забывает поздороваться с Шолье, который утомлённо восклицает, не в силах даже на секунду проникнуться должным энтузиазмом:
– Как вы напоминаете сегодня суровую дочь Зигфрида и Брунгильды!
– Вы с ней были знакомы? – шутит польщённая Минна.
– Ни я, ни кто-либо другой, милое дитя: печальные обстоятельства, разрушившие их семью, помешали ей появиться на свет.
Ирен прерывает книжную дискуссию так, словно объявляет о неизбежном наказании:
– Минна, с вами хочет познакомиться наш друг Машен.
На сей раз Минна, похоже, стряхивает привычное безразличие: Машен-академик, Машен – автор «Восточного призрака» и «Разочарованных», Сам Машен!.. «Этот человек должен понимать толк в любовных наслаждениях!»– говорит себе Минна… Она с большим вниманием склоняется к маленькому подвижному человечку, который целует ей руку… «Ах, мне казалось, что он моложе! И он слишком быстро перестал смотреть на меня… очень жаль!»
Ирен Шолье поднимается, волоча за собой двухметровый шлейф из пропылившегося гипюра, подаёт руку Машену. Величественный наклон головы, напрягшееся, как струна, хилое тельце на угрожающе высоких каблуках – всё дышит горделивым сознанием успешно завершённой охоты: «Наконец-то я заполучила его, этого академика!»
– Можи, – бросает она через плечо, – поручаю вам Минну…
Минна идёт следом, положив затянутую в перчатку руку на рукав Можи, которого никогда ещё не видела так близко. «У меня очень забавный сосед. Глаза будто у улитки. Но эти воинственные усы мне, пожалуй, нравятся. И такой смешной коротенький носик! Он умеет взять от жизни всё – так, кажется, говорят? Ирен Шолье уверяет, что от этих старичков можно многого добиться… В сущности, будь он моложе, он не был бы столь неповторим… У меня ноет поясница, отчего бы это? Ах да! Я совсем забыла! Маленький Кудерк сегодня днём…» Холодно улыбнувшись своему воспоминанию, она отказывается от супа.
Слева от неё Шолье со смиренной предусмотрительностью пьёт минеральную воду из Виши. «Нет такого дома, – говорит он, – где кормили бы хуже, чем у меня». Справа следят за ней весёлые глаза Можи. Напротив возвышается величественная Ирен Шолье – очень высокая, когда сидит; она доедает раковый суп, обмакнув в него кончик шарфа, который, впрочем, видывал и не такие виды, одновременно она «ухаживает» за Машеном с грубой льстивостью и цинично-откровенным восхищением что даёт порой поразительный эффект, и расслабленно-счастливый объект восхвалений тянется тогда к прекрасным, пахнущим вином губам Ирен, попадая в мускулистые объятия опытной укротительницы…
Антуан улыбается жене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55