Она скользит в горделиво-лихорадочном возбуждении, с восторгом спрашивая себя: «Если он приблизится ко мне, то поклонится или убьёт?»
Захватывающая игра продолжается. «Я не уйду первой!» – даёт себе клятву Минна, и всё существо её напрягается в ожидании схватки. Каток постепенно заполняется людьми. Многие смотрят на Минну, которая побледнела и слегка задыхается, не теряя при этом присущего ей изящества. А тот по-прежнему стоит у ограждения. На какое-то мгновение она останавливается у кромки дорожки, скрестив руки и держась очень прямо. Он сидит напротив, застыв перед стаканом грога… Она думает, что уже поздно, что Антуан скоро вернётся и будет беспокоиться о ней, она предугадывает засаду у выхода – со слезами и мольбами, скрывающими в себе угрозу…
– Моё почтение, мадам, я сложил бы своё восхищение к вашим ногам, но увы! – мне мешают коньки!
Кто же это заговорил в её грёзах? Минна узнаёт мягкий глухой голос… Она обращает на собеседника сомнамбулический взор, постепенно вспоминая его, словно бы возвращаясь откуда-то издалека…
– Ах, это вы… Здравствуйте, господин Можи.
Он целует руку в перчатке; она изучает его широкий шишковатый лоб, короткий нос, свидетельствующий о вспыльчивости и решимости, голубые глаза, утерявшие прозрачность, и надутый рот толстого ребёнка…
– Вы устали, маленькая мадам?
– Да, немного… Я уже давно катаюсь…
– Эгоистичная юность! Неужели этот маленький Кудерк собирается вальсировать с вами до смерти?
Минна отметает это предположение жестом и словами:
– Я никогда не каталась с господином Кудерком! Можи и бровью не повёл.
– Я об этом знал…
– Да?..
– Разумеется. Просто мне было приятно услышать это от вас. Вы уходите? Разрешите посадить вас в карету?
Она кивает, становится очень любезной – потому что тот рядом. А тот встаёт и кидает на стол несколько монет. Она останавливается, он останавливается… Она пытается определить, какой выход ближе, и видит, что Жак Кудерк одновременно с ней делает три шага налево, затем три направо… Изумительная игра! Словно английская пантомима. У клоунов, которые больше всего забавляют публику, совершенно такой же мучной цвет лица, такие же комично-резкие движения ожившего покойника…
– Идёмте! – произносит Минна очень громко.
Марионетка по другую сторону дорожки неотступно следует за счастливой парой. Желая изведать опасность до конца, Минна склоняется к Можи, касаясь его плеча, смеётся, показывая профиль, и гибкая спина её вздрагивает в предвкушении, в восхитительном ожидании… «Пусть это будет нож, или пуля, или удар железной трости по затылку! – молит она еле слышно. – Но пусть случится хоть что-нибудь, такое ужасное или такое блаженное, чтобы жизнь вырвалась на свободу!»
Около гардероба она резко останавливается и поворачивается. Бледный мальчик, следующий за ними на расстоянии, также останавливается.
– Вы подождёте минутку, господин Можи? Я только сниму коньки и догоню вас… Будьте так любезны, найдите мне фиакр…
Пока журналист торопится на улицу мелким семенящим шагом толстяка, любовники стоят неподвижно, в одиночестве среди множества незнакомых лиц. Яростный блеск в глазах Минны приказывает Жаку Кудерку осмелиться на поступок, бросает ему вызов, подавляет его своим презрением… Но незримая нить, которая связывала их, вдруг словно обрывается, и он трусливо проходит мимо, понурив голову и втянув плечи…
На улицу уже опустился покров печальных весенних сумерек; фиолетовая дымка, усеянная жёлтыми огнями, с такой влажной ласкою касается щёк, что кажется, будто это лист душистой пальмы или цветущая ветвь яблони… Минна с натянутыми до предела нервами поражена и с наслаждением вдыхает тёплый воздух, чуть колеблемый дуновением лёгкого ветерка…
– Хорошо, не правда ли? – отвечает Можи на её еле заметный вздох. – Посмотрите-ка на этот зелёный закат, у меня от него разливается голубизна в душе!
– Как чудесно! Вы нашли фиакр, господин Можи?
– Вы непременно хотите заполучить этот гроб на колёсах? Здесь можно встретить только бесстыжих мародёров или же добряков на разбитых колымагах…
– О нет! Напротив, мне хочется пройтись пешком… И она молча устремляется к дому, не ожидая ответа Можи.
– Ах, маленькая мадам, – сипит, задыхаясь, её спутник. – Вот когда я начинаю с сожалением вспоминать об Ирен Шолье…
– Неужели? Почему же?
– Да потому что она каракатица – шесть дюймов ножек, а затем сразу начинается голова – и рядом с ней я кажусь высоким и стройным мужчиной, порывистым и стремительным юношей! Тогда как рядом с вами… мы вдвоём напоминаем басню: «Бульдог однажды полюбил левретку…» Но под крышей я обретаю все свои выдающиеся качества! Не стану скрывать, что я мужчина от пяти до семи, мужчина для дома и для умных разговоров после любви! (Боже мой! Уже улица Бальзака! Я должен успеть во всём признаться вам до Звезды!) Итак, я говорил, что внушаю доверие, с охотой принимаю его, но никогда не возвращаю назад, я советую и расточаю похвалы. Нужно ли добавлять, что я умею охлаждать напитки, заваривать чай и исполнять все обязанности горничной, а также…
– …говорить только о себе? – лукаво осведомляется Минна.
– Шамфор сказал: «Говорить о себе означает заниматься любовью».
– Шамфор в самом деле это сказал?
– Почти. По своему темпераменту он не был склонен к безапелляционным суждениям.
– Что вы говорите!
– Да ведь мы, знаменитые литераторы, все скроены на один манер, очаровательная маленькая мадам. Жизнь немного утомила нас, но не лишила обаяния! И если бы вы захотели…
– Если бы я захотела… чего?
Она останавливается на углу, кокетливая, податливая, доступная… Можи видит, как блестят её зубы, и тщетно пытается разглядеть глаза под широкими полями шляпки…
– Чего?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55