А американский акцент у него потому, что он, оказывается, вырос в Америке.
– Боже мой, – воскликнула Дейзи. – Могу себе представить, какое потрясение ты испытала.
– Да уж – что-то вроде электрического разряда в десять миллионов вольт…
– И какой он?
– Человек он довольно… сложный… В общем, обстановка была очень нервозная, хотя он и не догадывается почему. – Я заметила на прикроватной тумбочке визитку Дэвида и повертела ее в руках. – И в то же время он… милый.
– Как он выглядит? – спросила подруга. Где-то рядом с ней раздался нахальный звук велосипедного звонка.
Я описала Дэвида.
– Э, да он симпатичный!
– Да… так и есть. Хотя он очень задумчив и все время тебя рассматривает, и от этого чувствуешь себя неуютно.
– Наверное, было не по себе, когда он тебя фотографировал?
– Ужасное ощущение. Начать с того, что я болтала без умолку, как сумасшедшая. Но потом, начав съемку, он очень изменился и, кажется, стал менее напряжен. Видимо, с фотоаппаратом в руках ему легче разговаривать.
– Как долго он у тебя пробыл?
Я подняла жалюзи. В комнату хлынул солнечный свет.
– Около часа.
– А следы… остались? – осторожно спросила Дейзи.
– О да. Шрамы – и довольно заметные. Но, боже мой, Дейзи, – я посмотрела в окно, и мои глаза затуманились, – он мог лишиться пальцев – или того хуже. Он мог ослепнуть. Моим главным кошмаром всегда было то, что я не знаю, как сильно Дэвид пострадал. Судя по всему, теперь его руки в норме – они просто… – слова застряли у меня в горле, – покрыты шрамами. И это по моей вине, – всхлипнула я. – Боже, какой это был шок – увидеть их, увидеть тот вред, который я причинила.
– Значит, ты еще не… рассказала ему.
Я промокнула глаза рукавом ночной рубашки.
– Нет. Еще нет. Но я расскажу. Теперь, когда мы встретились, я уже не могу молчать. Скоро, очень скоро я позвоню ему. Но сначала я должна набраться мужества – это ведь будет непросто. – Я шмыгнула носом. – Это будет тяжело.
– Ты говоришь почти как я, – печально заметила Дейзи. – О Найджеле.
– А ты все еще не собралась с духом?
– Нет. Видишь ли, в последнее время я была очень занята, да и он тоже. В понедельник он занимался своими карликами, во вторник у меня был альпинистский тренинг в спортзале, вчера я устраивала супершоу «Путь в Тимбукту», а он работал допоздна, поскольку хочет как можно скорее стать акционером в своей компании. Но я поговорю с ним. Точно. Не сегодня, так завтра…
– Гм.
– Но ты позвони Дэвиду. Не сейчас, а когда придет время, когда почувствуешь, что готова. Обязательно позвони ему, Миранда.
Мне не пришлось этого делать, потому что, к моему величайшему удивлению, Дэвид позвонил сам.
Вечером того же дня меня вызвали в Кингстон – к декоративному вислоухому кролику.
– Как его зовут? – спросила я хозяйку, которая в тот момент протягивала мне блюдце с печеньем.
– Боб, – ответила она, стряхивая крошки со своего кардигана.
– А полное имя – Бобтейл?
Женщина взглянула на меня в недоумении:
– Нет, Роберт.
– О, конечно. – Я открыла свой блокнот и начала записывать. – Кролик Роберт. Ему, наверное, месяца четыре?
– Да. Большую часть времени он ведет себя как очень милый и хорошо воспитанный юный кролик, – с одобрением сказала она, прихлебывая чай. – Но недавно он начал проявлять чрезмерную требовательность. Правда, Боб? – Хозяйка погрозила кролику пальцем. Зверек сидел рядом с ней на диване и старательно умывался.
– Что вы имеете в виду? – спросила я, наблюдая за туалетом Боба. Полизав передние лапки, он несколько раз вытер ими глазки и носик.
– Видите ли, в течение дня Боб бегает по дому, – пояснила женщина, – я приучила его к туалету, – а ночью спит в клетке. Когда я утром спускаюсь вниз, то обычно первым делом кормлю его, иногда играю с ним. Но в последнее время я стала замечать: если мне не удается сразу подойти к Бобу – например, из-за того, что звонит телефон или дочка зовет меня, – он прямо-таки приходит в бешенство.
Я посмотрела на кролика – теперь он мыл ушки, старательно натягивая их на мордочку.
– Приходит в бешенство? – переспросила я. – В чем это выражается?
– Он издает ужасный визг, вцепляется в прутья клетки и раскачивает их, а потом расшвыривает свои игрушки. У него есть несколько деревянных брусков, так он и их яростно разбрасывает. Поверьте, зрелище жутковатое.
– Гм, могу себе представить. – В моем воображении возникла табличка с надписью: «Осторожно: злой кролик».
– Это своего рода истерия, – продолжала хозяйка. – Иногда мне кажется что у него такой кризис, какой бывает у двухлетних детей.
– Знаете, а вы недалеки от истины, – сказала я. – Судя по всему, с Бобом действительно случаются малышовые приступы раздражительности – хотя и в кроличьем варианте, – поскольку он только-только начинает осознавать, что мир отнюдь не всегда существует в соответствии с его планом. Малыш в ужасе обнаруживает, что не может рассчитывать на морковку или ласку именно в тот момент, когда ему этого хочется, а потому или замыкается в себе, или выражает свой гнев физическим действием. Это так называемая «переадресованная агрессия».
– А, понимаю.
И только я начала ей объяснять, что, повзрослев, кролик почти наверняка преодолеет это состояние и беспокоиться тут не о чем, как вдруг зазвонил мой мобильник.
– Миранда?
– Да?
– Это Дэвид.
Мои внутренности, по обыкновению, сделали сальто-мортале.
– Алло, Миранда? Вы меня слышите?
– Да-а. Здравствуйте.
– Вы, наверное, заняты?
– Да, немного – работаю с пациентом.
Я посмотрела на женщину, которая как раз искала сумку, пока Боб норовил повиснуть у нее на руке.
– Что за особь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113