Рон улыбнулся, пожалуй, слишком уж снисходительно.
– Верю, что диагноз будет благоприятный, и тогда мы сможем довести до конца наши переговоры.
– Да-да, мистер Майкелсон, я понимаю, вы озабочены прежде всего результатами переговоров, – Хасикава закурил.
Какая-то странная у него сигарета, очень крепкая, в Америке таких и нет, а от кисловатого запаха у Милта даже в голове помутилось. Ну и народ, дымят, что тебе заводская труба, а соли, соли кладут в пищу, такого нигде в мире больше не увидишь. Ничего удивительного, что у них, у каждого второго, давление так и зашкаливает. Он сам про это читал – у Бена на доске была вырезка из какого-то журнала.
– С моей стороны было бы не вполне добросовестно утаить от вас, – Хасикава выпустил тучу этого вонючего дыма, – что я не вполне разделяю энтузиазм, с которым мой отец относится к предстоящему контракту и вообще к кинобизнесу.
– М-м, да я в общем-то это знаю, – промямлил Рон.
– Мой отец всегда с удовольствием смотрел ваши американские картины. Хотя самые его большие успехи связаны с миром электроники, он всегда мечтал о приобретении киностудии в Голливуде, причем этот план у него зародился еще до того, как другие лица в нашей стране начали обдумывать аналогичные шаги.
«Ага, – подумал Милт, – значит «Сони» и эти, как их? – «Мицусраки» вроде, надо полагать, приперли Хасикаву к стене».
– Мой отец намеревался произвести последнюю операцию с вашей киностудией, после чего…
Отворилась дверь. Они все трое кинулись навстречу врачу. Выражение лица было непроницаемо строгим. Хасикава бросил сигарету в урну.
– Как он там? – подступил к врачу Рон.
Тот удивленно посмотрел на него, не в силах понять, ему-то какое дело до их пациента. Тут заговорил японец.
– Боюсь, доктор Хоуард, что от вас напрасно ожидать хороших известий. Можете говорить свободно, эти два джентльмена в курсе событий. Доктор кивнул.
– Должен вас огорчить, мистер Хасикава, у вашего отца запущенная болезнь сердца…
Рон громко присвистнул.
Доктор опять с удивлением на него покосился, но продолжал:
– Из осмотра и знакомства с историей болезни я вынес убеждение, что предыдущая операция, когда поставили отвод, не принесла существенного улучшения…
– Увы, – отвечал Хасикава, – у него ведь было четыре инфаркта.
Глаза Рона, округлившиеся и огромные, как шары для гольфа, так и полезли вверх. Если бы речь шла не об умирающем человеке, Милт бы так и повалился от сдерживаемого хохота.
– Так. По моим наблюдениям, сейчас мы имеем серьезные нарушения деятельности клапана, не говоря о том, что меня не удовлетворяет кровоиспускание…
– А попроще, док, нельзя, а? Попроще, – Рон уже едва владел собой. – Короче говоря, дело совсем хреново?
На лице врача появилось презрительное выражение, однако он ответил со всей четкостью:
– Если вам угодно знать, у пациента опасно увеличена сердечная мышца. Разумеется, мы немедленно приступаем к лечению посредством воздействия на сосуды и дилятатор, однако шансы на успех проблематичны. Единственным шансом, что могло бы иметь бесспорный позитивный эффект, является пересадка сердца.
Хасикава молча кивнул, как будто для него тут ничего нового не было.
– Вы об этом знали? – решился задать вопрос Милт.
– Да, мистер Шульц, некоторое время тому назад меня ввели в курс дела.
– Тогда почему же вы не предприняли необходимых шагов там, в Японии?
Хасикава чуть заметно улыбнулся.
– В нашей стране считаются незаконными операции по пересадке органов; что еще более существенно, такие операции противоречат догматам синтоизма, а мой отец очень религиозен.
– Но подумайте сами, – попробовал возразить Рон, – ведь речь идет о его жизни.
– Совершенно верно, мистер Майкелсон. Я сделаю еще одну попытку его переубедить.
– Прошу прощения, – вмешался доктор, – но, хотя других шансов спасти его нет, пересадка сердца вашему отцу сделана быть не может.
На лице Хасикавы впервые появилось что-то, напоминающее удивление, даже какое-то беспокойство.
– Я вас не понимаю, доктор Хоуэрд.
– В Америке все органы, предназначенные для пересадок, распределяются централизованно, имеется специальная служба – Объединенная система материалов для трансплантации – и у нее очень строгие правила, которым не соответствует случай с вашим отцом.
– Как это так? – теперь уже забеспокоился Рон.
– Господин Хасикава старше шестидесяти пяти лет, а пациентам в возрасте, превышающем этот рубеж, органы не предоставляются. Но даже если бы проблемы с возрастом не существовало, он бы получил отказ ввиду критического состояния легких и всего к ним относящегося.
– Если я вас правильно понял, доктор, – в голосе Хасикавы зазвенел металл, – по американским понятиям, бесполезно расходовать сердце на пациента, находящегося в таком тяжелом положении, как мой отец, даже если иного способа продлить его жизнь не существует. Так?
– Я бы выразил это не столь категорично, – в тоне врача чувствовалось ненаигранное сожаление. – Но, вообще говоря, вы все правильно поняли, как мне ни жаль это признавать.
– Минуточку, мать вашу растак! – Рон, похоже, окончательно вышел из себя. – Вы что, не знаете, кто такой этот ваш Пациент? Не сознаете, что повлечет за собой его смерть, если ее не предотвратить?
– Сожалею, но лично я ничего сделать не могу. Возможно, следовало бы попытаться прооперировать его в другой стране.
– Вы уверены, что он выдержит транспортировку? – перебил его Хасикава.
Доктор только вздохнул.
– На такие вопросы невозможно ответить «да» или «нет». Могу только сказать вам, что любая нагрузка чревата опасностью новой остановки сердца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97