Клаудиа вышла из кухни, словно поняла, что я сказал. Мы остались вдвоем.
– Лорхен, я вел себя, как последняя скотина, и прошу у тебя…
– Ты вел себя, как настоящий мужчина. Мужчина моей мечты. Если бы ты вел себя иначе, я бы тебя возненавидела. И себя тоже.
Но я все равно попросил у нее прощения.
Знал бы Людвиг о том, как далеко зашли отношения одного из его подчиненных с жительницей оккупированной территории, он занес бы меня в свой черный список. Это не шутка. Но я чувствовал, что уже поздно что-либо изменить. Лорхен, эта нежная голубоглазая Лорхен была настоящей ведьмой. И если все женщины, с которыми я имел дело, интересовали меня лишь с одной стороны – как источник физического наслаждения, Лорхен – вся притягивала к себе, словно магнит. В ней было неразделимо желанно все: лицо, волосы, руки, душа. И это в какой-то степени притупляло желание обладать ее телом в таком смысле, в каком привык обладать женщиной почти каждый мужчина.
Мы сидели и держали друг друга за руки. Нам обоим было очень хорошо и ничего другого не хотелось.
Потом мы втроем пили чай. Потом к Клаудии приехал Людвиг с коробкой шоколадных конфет и бутылкой вина. Увидев нас с Лорхен рядом, усмехнулся:
– Тебе придется подыскать другую квартиру.
– Я пока не собираюсь жениться, герр начальник, а потому мне и здесь хватает места. Если, конечно, вы женитесь на Клаудии…
– Зубоскал. Ваш младший сестра, – обратился он к Клаудии, – попал руки сексуальный маньяк. – И стал насвистывать арию Дон-Жуана.
– В доме свистеть нельзя, – по-немецки сказала Лорхен. – Это к беде. Идите свистеть во двор.
Людвиг вытаращил глаза – никто из жителей оккупированных территорий с ним еще так не разговаривал. Лорхен не отрываясь смотрела на него.
– Прошу прощения, фрейлейн, – пробурчал он и быстро ретировался, уводя с собой Клаудию.
– Жалко, что он никогда не ходит по городу пешком, – сказала Лорхен.
– Почему? – не понял я.
– Я бы его тоже убила.
Я весело рассмеялся и привлек Лорхен к себе.
Мы целовались и тискались, как два подростка, устроившись на ее диване. Я на самом деле чувствовал себя мальчишкой. Потом Лорхен отправила меня спать.
– Я тебя люблю, – сказал я, обернувшись на пороге.
Мои слова, казалось, застигли ее врасплох.
Людвиг устроил в городе несколько облав, в результате которых в школе, превращенной в тюрьму, оказались женщины, инвалиды и подростки. Спекулянтов – тех, кто торговал на рынке вещами и продуктами, – отпустили, конфисковав их товар в пользу третьего рейха, для них же попросту не осталось места. Отпустили и двух стариков, которых взяли накануне по наводке местного полицая, утверждавшего, что они евреи.
– Старый еврей – обрезанный еврей, – втолковывал Людвиг полицаю. – Это молодой может быть необрезанным. Почаще надо ходить в баню, дурак. От тебя воняет, как из ватерклозета, когда забудешь дернуть ручку.
Людвиг был доволен – город опустел. И хотя и наступила оттепель, даже дети сидели по домам.
– Меньше народу, меньше хлопот, – говорил он, когда мы ужинали в его кабинете салом со свежим хлебом и яйцами вкрутую, запивая все это крепким сухим вином из подвала какого-то чудака. Он сбежал, оставив нам подробное описание на немецком языке всех сортов вин в бочках и бутылках. Людвиг, тонкий знаток вин, сказал, отведав разных сортов, что местные вина напоминают букетом рейнские, но только они более крепкие. – Передай своим барышням, чтоб не выходили завтра из дому, – у меня тут есть одна идейка… – Он взял со стола бокал с темно-желтым прозрачным вином и стал рассматривать его на свет. – С этими казаками мы бы вполне поладили. Особенно с казачками, но тут нужно избрать чрезвычайно гибкую тактику. Зачем ломать дверь, когда к ней можно подобрать ключ? – глубокомысленно изрек он и выпил бокал до дна.
Я не знал, что на уме у Людвига – он редко делился своими планами с подчиненными, даже если считал их друзьями.
Дома я увидел сестер на кухне в обществе молодого человека.
– Двоюродный брат Семен, – сказала Лорхен. – Привез с хутора продукты. Он поживет у нас несколько дней. Людвиг сегодня не придет? – спросила она. Хотя, как мне казалось, Людвиг интересовал ее не больше телеграфного столба.
– У него дела, – ответил я.
У Семена был семитский тип лица, причем ярко выраженный. И на деревенского жителя он походил не больше, чем я на фюрера. Типичный провинциальный учитель или инженер. Людвигу его показывать нельзя – у того нюх на евреев.
Лорхен перехватила мой взгляд и, похоже, прочитала мои мысли. Она вдруг подошла ко мне, просунула под локоть руку и на мгновение ко мне прижалась.
– Он будет жить в моей комнате. Даже Бах ничего не узнает. А я переселюсь к тебе…
Лорхен оказалась темпераментной женщиной, хотя и очень неопытной. Это последнее обстоятельство меня обрадовало – не люблю женщин, практикующих в постели приемчики, которым их научили другие мужчины. У Лорхен не было никаких приемов, лишь интуиция и желание сделать мне приятно. Я это оценил.
– Этот Семен типичный еврей, – сказал я Лорхен, примостившейся на моем плече. – Откуда ты его выкопала?
– Почему вы их так ненавидите? – ответила она вопросом на вопрос.
– Мы не хотим, чтобы они сделали с Германией то, что сделали четверть века назад с Россией. Евреи – пятая колонна в любом государстве. Они делают все возможное, чтобы подорвать его устои и в конце концов добиться мирового господства. Будь осторожна: если Людвиг узнает, он посадит вас с Клаудиой в тюрьму либо отправит в Германию.
– Не отправит, – уверенно заявила она. – Без Клаудии ему будет скучно. А тебе без меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121