– Бедная девочка, – задумчиво произнесла Чаки. – После всех этих ужасов, которые с ней произошли, неудивительно, что она стала такой фифой…
– Я поговорю с ней только в том случае, если ты возьмешь на себя Фрэнси, – решила поторговаться я. Никто из нас не хотел брать Фрэнси к себе в команду, потому что она была совершенно сумасшедшая, к тому же, безрукая и ленивая до безобразия.
Чаки поупрямилась немного, но потом сдалась.
– Ладно. И да поможет мне Бог.
С большой неохотой я отправилась на поиски Мисти.
– Нам надо подобрать себе команды, – сказала я. Она холодно посмотрела на меня. И к моему большому удивлению ответила:
– Хорошо. Может, прямо сейчас этим и займемся?
И вот мы взяли всех идиотов и инвалидов, которых оставили нам Чаки с Анджелой, и поделили их. И, разговаривая с Мисти, я вдруг поняла, что в моем сознании произошел еще один сдвиг: я больше ее не ненавидела. Меня больше не сжигала сумасшедшая ревность к ее утонченной красоте, я даже готова была оберегать и защищать ее. Между нами неожиданно возникла какая-то душевная теплота.
И когда мы поднялись из-за стола, притворяясь, что мы взрослые люди, Мисти вдруг дотронулась пальцами до моей щеки. Это было так странно, что я просто стояла столбом, позволяя ей гладить меня по щеке и испытывая к ней при этом сострадание, любовь и необъяснимое дружеское чувство – нежный цветок, чудом выросший на выжженной земле.
– Вот видишь, – сказала мне после Чаки, узнав об этом.
– Ты могла бы с успехом работать в ООН, – сказала я притворно ворчливым тоном, – дипломатом.
– Что ж, хоть будет для меня работа, когда Дермот со мной разведется, – задумчиво ответила она. И почему-то мы обе нашли это ужасно забавным и смеялись до слез.
В тот вечер, когда списки вывесили на доску, я услышала, как Ларри, семнадцатилетний героинщик, отбывший, к тому же, срок в колонии за хулиганство, ныл: «Не хочу в команду Рейчел, она такая агрессивная!»
Неужели я агрессивная? Это, скорее, позабавило меня, чем разозлило. Именно тогда я поняла, что произошло чудо. Хотя я по-прежнему пылала ненавистью к Люку и к Бриджит тоже, пусть и не такой сильной, меня больше не злило, что я наркоманка. Я неоднократно наблюдала, как протекал у других пациентов этот процесс перехода от гнева к спокойному приятию, но ни на секунду не могла поверить, что со мной произойдет то же самое, и теперь испытывала совершенно незнакомое чувство. Что-то вроде умиротворенности.
Итак, вы говорите, я наркоманка. И что из этого? Я больше не терзалась оттого, что все сложилось именно так, а не иначе. Посмотрим правде в глаза: ведь я всегда знала, что со мной что-то не так, просто не понимала, что именно. Впервые в жизни я испытала облегчение. Мне стало легче, потому что теперь можно было больше не бороться с мыслью, что мое существование и поведение не совсем нормальны. И еще потому, что теперь я точно знала, что я не сумасшедшая, не глупая, не никчемная, а только инфантильная. И еще у меня низкая самооценка, но это можно исправить, если держаться подальше от воздействующих на настроение химических соединений. Будущее выглядело многообещающим. Теперь все казалось необыкновенно простым и понятным.
Стоило мне внутренне согласиться с этой версией низкой самооценки, как буквально за какую-то неделю многие вещи встали на свои места. Эта теория прекрасно объясняла, почему я вешалась на мужчин, которым была не нужна. Как сказала Джозефина в последний посвященный мне на группе, четвертый день:
– Вы хотели, чтобы они укрепили вашу веру в себя. – И почему большинству мужчин я была не нужна – теперь тоже стало ясно.
– Вы слишком нуждались в них, – объяснила Джозефина. – Вы отпугивали их огромной, зияющей дырой в вашей душе.
Наконец-то я все поняла и поразилась чудесам психотерапии. Конечно, я переживу неудачу с Люком и еще встречу другого мужчину.
– А теперь давайте поговорим о вашем нездоровом отношении к еде, – провозгласила Джозефина, и мое новенькое легкое счастье рухнуло с небес на землю. – С едой у вас те же проблемы, что и с наркотиками, – сказала она. – Когда вы сюда поступили, вы были, как скелет…
– Да бросьте, – отмахнулась я, горделиво улыбнувшись, – ничего я не была как скелет…
– Вот видите! – тут же вскинулась она. – Нездорово, очень нездорово! Это все звенья той же цепи, что и наркотики. Вы избегаете признавать свои крупные недостатки, концентрируясь на том, что, по вашему мнению, в состоянии контролировать, то есть на своем весе. Но вы не в силах изменить себя внутри, даже если измените снаружи. Все эти перемежающиеся голодания и приступы обжорства… – я сделала попытку возразить, но она пресекла ее. – Мы наблюдали вас здесь, Рейчел, и я знаю, что говорю. Вы очень озабочены своим весом. Но это не мешает вам поглощать шоколад и печенье в огромных количествах.
Я пристыжено опустила голову.
– Вы должны признать, – резко сказала она, – что несмотря на все эти россказни о вегетарианстве, голодной вы не ходите.
И все же, теперь ничто не могло надолго испортить мне настроение. Я была в такой хорошей форме, что даже могла себе позволить признать, что Джозефина отчасти права насчет моего отношения к еде. Почему бы и нет? К тому времени я уже готова была поверить во что угодно, даже в самое невероятное. Я смирилась с тем, что я наркоманка. Почему бы не подкинуть еще и неполадки с едой для смеха? Может, еще какие-нибудь отклонения? Это не проблема, потому что, как говорит Джозефина: «Стоит найти источник одного пристрастия – и тут же выплывут несколько других».
– Я теперь с нетерпением жду, когда начнется моя новая жизнь, – радостно пропела я Мисти в столовой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165