– Хто? – грозно спросила она.
– Кажется, вы, – стыдливо пробормотала я. В наказание она стала лохматить мне волосы.
Парикмахеры – самая могущественная в мире профессия, и это не делает их более гуманными. Итак, она терзала мои волосы, пропуская их между пальцами, и издавала подобающее фырканье.
– Хосподи! – с отвращением заключила она. – Тонкие, рассыпаются. Што вы с ними сделали?
– Не знаю.
– Вы еще скажите, что сушите их феном!
– Иногда.
– Вы што, с ума сошли? Такие ломкие волосы, как у вас, сушить нельзя. А кондиционером хоть иногда пользуетесь?
– Разумеется, пользуюсь! Уж такие азы ухода за волосами я знаю. (Глупая ты корова!)
– Придется поверить вам на слово, – она злобно прищурила глаза.
– Когда я говорю, что пользуюсь кондиционером, – взвилась я, – я не имею в виду, что раз в неделю втираю в волосы подогретое масло, а потом обертываю голову теплым полотенцем. Но я пользуюсь обыкновенным кондиционером всякий раз, как мою голову.
– Понятно, – она поджала губы. – А следовало бы начать следить за волосами. За такими сухими волосами, как у вас, надо ухаживать.
Она помолчала. Я терпеливо ждала. Я уже знала, что за этим последует.
– Мы можем предложить вам определенный набор услуг, – сказала она, оправдав мои ожидания.
Я трепетала в ожидании цены, выхватывая из речи Моры отдельные словосочетания вроде «лабораторно проверенный», «эксклюзивный», «жизненно необходимое питание», «формула», «ваша последняя надежда».
– Сколько? – спросила я. Это был просто грабеж.
– Хорошо, – сглотнула я. – Я согласна.
– Вам еще понадобятся и шампунь, и мусс, и кондиционер, и пенка антифриз, и…
– Подождите, – сказала я, решившись наконец произнести самые суровые слова в своей жизни.
Я чуть-чуть выждала, набрала в грудь побольше воздуха и сказала: «Я не могу себе всего этого позволить».
Ее глаза встретились с моими в зеркале. Я понимала, что она мне не верит. Я знала, что она думает: «Вот дура набитая!» Я уже ждала, что она вцепится мне в глотку с воплем: «А как же мои комиссионные?» Нет, не вцепилась. Я изо всех сил старалась убедить себя, что нет никаких оснований чувствовать себя виноватой. Но поделать ничего не могла.
– Дело ваше, – выдавила она. – Я лично щитаю, што они того стоят. Но дело ваше.
– Я безработная, – пояснила я, надеясь, что она смягчится.
Она досадливо тряхнула головой, как сварливая жена, которая заранее отметает все отговорки виноватого мужа.
– Хотите коротко? – холодно спросила она.
– Только самые кончики подрезать.
– Нет. Нет?
– Кончики мертвые, ломкие. Мне придется подстричь вот досюда, – она провела рукой над моими плечами.
Я испытала острое чувство потери. Каждая клеточка моего организма воспротивилась мысли о такой короткой стрижке.
(Нет. Джасмин, что угодно, только не короткие волосы! Имейте состраданье. Пожалуйста!)
– Мне все равно, что они ломкие, – мягко заверила я. – Честное слово, это ничего. Я могу это пережить.
– Но они же мертвые! И почти до самых корней. Посмотрите сами! – велела она мне. – Вот!
– Да, я вижу, вижу, но…
– Да нет, вы не видите!
Я послушно пригляделась.
– Это ничего, – сказала я, когда сочла, что смотрела достаточно долго. – Я предпочитаю длинные мертвые волосы коротким живым.
– Нет, так нельзя, – сказала неумолимая Джасмин. – С такими волосами нельзя ходить. Это неприлично.
Нас прервала Грейн.
– Мора, мама звонит. Она говорит, что сегодня вечером не может сидеть с ребенком, тебе придется придти пораньше.
– Черт подери, у меня дела, ты посидишь.
– Но…
– Тебе нужна работа или нет? – спросила Мора.
– О! – смирилась Грейн и заковыляла прочь. Мы с Джасмин снова встретились глазами в зеркале.
– Сестра, – пояснила она. Я натянуто улыбнулась.
– Ну, значит, договорились, – нетерпеливо подытожила она.
«А может, ничего?» – подумала я. Начать новую жизнь, отрезав все старое и безжизненное. Вперед к здоровому, светлому будущему со здоровыми волосами!
– Хорошо, – согласилась я.
Миром правит рука, вооруженная ножницами.
Хелен подняла голову.
– У тебя же прическа, как у пожилой тетеньки! – удивленно воскликнула она. – Ты зачем так подстриглась?
– Это не я так подстриглась, это меня так подстригли! – заорала я.
И я бросилась к зеркалу, чтобы снова убедиться, что все обстоит столь же ужасно, как мне показалось в салоне. Нижняя часть лица была совершенно белая, потому что с нее смыли тон. Под глазами – серые круги. Но хуже всего были волосы – короткие и вьющиеся. Джасмин отчикала мне даже больше, чем собиралась, выше плеч. И что особенно оскорбительно, уложила мне волосы мелкими кудряшками. Так причесывали бабушек.
– Я так отвратительно выгляжу! – всхлипывала я, роняя крупные слезы.
– Да уж, – согласилась Хелен.
Я была даже рада, что она со мной согласилась. Мама бы на ее месте дипломатично сказала: «Они же отрастут», и тогда со мной, несомненно, случилась бы истерика. Я подумала о целых ярдах моих волос, оставшихся на полу в салоне, о волосах, в которые Люк так любил запускать пальцы, и зарыдала в голос.
– Жизнь кончена, – причитала я.
– Тебе некоторое время не стоит показываться на людях, – посоветовала Хелен.
После этих слез я так задышала, как будто делала гипервентиляцию легких. Не показываться на людях! Я собиралась завтра вечером показаться Крису! А теперь, когда я все равно что лысая…
– Я ее ненавижу! – закричала я. – Подлая, толстая, намазанная сучка! Ненавижу всех парикмахерш!
– Надеюсь, ты не дала ей на чай? – спросила Хелен.
– Да не будь ты дурой! – всхлипнула я. – Разумеется, дала.
Конечно. Джасмин ничего не следовало давать, кроме пинка под зад, но это было выше моих сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165