У нее физиономия была весьма кислая и совершенно не накрашенная. Мое лицо напоминало глазированное яблоко. Мы друг друга стоили.
Ко мне подлетел Дон и схватил меня за рукав.
– Вы помыли руки? – взволнованно спросил он.
– Зачем?
– Потому что сейчас начнутся занятия по кулинарии! – заверещал он, выпучив глаза. – По субботам, с утра – час хобби!
Иллюзия того, что все острые углы сглажены и к моим нуждам отнесутся с пониманием, улетучилась. Я снова почувствовала себя глубоко несчастной. От урока кулинарии до, например, плетения корзин и склеивания картонных коробочек – один шаг.
– Это очень занятно, – сказал кто-то рядом, когда нас загнали в кухню и выдали нам фартуки.
– Бетти вам понравится, – пообещал мне кто-то.
Бетти, преподавательница кулинарии, оказалась ослепительной блондинкой, которая, видимо, пользовалась всеобщей любовью. Сталин, например, схватил ее в объятия и закружил в вальсе.
– Дорогуша моя! – воскликнул он. Кларенс толкнул меня локтем в бок.
– Ну разве она не прелесть? – прошептал этот полудурок. – Что за чудесные волосы!
– Ну, начнем, пожалуй! – Бетти хлопнула в ладоши.
И мы уже собрались начать, когда вдруг вошел доктор Биллингс, поманил пальцем Эймона, плотоядно поглядывавшего на кулек изюма, и увел его.
– Куда это он его? – спросила я Майка.
– Ему не разрешают печь, – пояснил Майк. – На прошлой неделе он озверел и слопал целый тазик теста… Даже испечь не успели.
Видимо, ему больно было вспоминать об этом.
– На это смотреть было невозможно! – сказал он.
– Просто жуть! – согласился Сталин, передернувшись. – Напоминало кормление зверей в зоопарке. Я потом ночь не спал.
– И где же он сейчас? – спросила я. Мне что-то не понравилась та властность, с которой увели Эймона.
– Не знаю, – пожал плечами Майк. – Вероятно, занимается чем-нибудь другим.
– Может, пиво варит, – предположил паренек Барри.
Это вызвало взрыв хохота. Они лупили себя по ляжкам и ржали:
– Пиво варит! Самое оно!
– Или… или… – Кларенс так хохотал, что не мог договорить, – или дегустирует вина, – ему наконец удалось закончить фразу.
Коричневые джемперы бились в конвульсиях. Они просто визжали от радости. Им приходилось держаться друг за друга, чтобы не упасть.
– А я бы съел миску теста, если бы мне за это разрешили дегустировать вина, – хрюкнул Майк.
Новый приступ истерического хохота.
Я не смеялась. Я мечтала лечь и заснуть надолго. И еще мне совсем не улыбалось что-нибудь выпекать. Они радостно смеялись и подкалывали друг друга, а мне хотелось умереть. Я, конечно, слышала, о чем они говорят, но их голоса как будто доносились издалека.
– Я испеку потрясающий хлеб, такой, какой я ел в Исламабаде, – пробормотал едкий Фергус.
– А у тебя есть какие-нибудь экзотические специи? – спросил Винсент.
– Нет, – признался Фергус.
– Ну тогда это будет совсем не тот хлеб, что ты ел в Тимбукту.
Фергус отвернулся, глаза его стали абсолютно пустыми.
– Видела бы меня сейчас моя женушка! Ах-ха-ха! – громыхал Сталин, отмеряя нужное количество сахарного песку. – Я дома даже чайник ни разу не вскипятил.
– Не удивительно, что она держала тебя в черном теле, – послышался голос Мисти О'Мэлли.
Все зашушукались: «О, Мисти пришла!», но весьма добродушно. Только агрессивный Винсент заметил:
– Это не потому, что он не готовил, а потому, что он ей ребра ломал.
У меня зазвенело в ушах, мне показалось, что я сейчас потеряю сознание. Нет, этого быть не может! Сталин – такой милый, дружелюбный человек. Он не мог никому ребра ломать. Должно быть, Винсент шутит. Но на сей раз никто и не подумал засмеяться. Все замолчали. Прошло довольно много времени, прежде чем разговор возобновился. Сталин же не произнес больше ни слова.
Меня по-прежнему мутило. Как после качки на корабле. К счастью. Бетти была со мной очень мила. Она спросила, что я хотела бы приготовить.
– Что-нибудь попроще, – пробормотала я.
– Как насчет булочек с кокосом? Их можно испечь с закрытыми глазами.
Это мне как раз подходило.
– Я думал об этом блюде всю неделю, – сияя, заявил Майк и указал на картинку в поваренной книге, – это татин.
– А что это такое? – поинтересовался Питер.
– Такое французское блюдо. «Перевернутый пирог» с яблоками.
– А что, нельзя его сделать неперевернутым? – поинтересовался Питер и громко расхохотался, как будто сказал что-то очень смешное.
Бетти прохаживалась по кухне: там поможет, здесь подскажет. («Хватит масла, Майк, а то у вас будет плохо с сердцем», «Нет, Фергус. Вам придется воспользоваться обычной духовкой. Правила пожарной безопасности не позволяют нам выпекать хлеб между двух кирпичей. Мне тоже очень жаль, что он будет „не настоящий". Нет, извините, но нет! Нет, Фергус, я вовсе не давлю на вас. Нет, я ничего не имею против наркоманов. Чтоб вы знали, я даже один раз попробовала покурить травку. Нет, нет, я затягивалась!»)
И как ни ужасно я себя чувствовала, было что-то успокаивающее и умиротворяющее в просеивании муки и отмеривании сахарного песку и кокосовой стружки (как это называет моя мама), в разбивании яиц (с паузами, чтобы похихикать над очередной шуткой), перемешивании всего этого в миске, раскладывании полученной клейкой массы по формочкам с выдавленными в них веточками остролиста. Я вспомнила, как маленькой девочкой помогала маме. Она тогда еще что-то пекла.
Я старалась держаться подальше от Криса, потому что знала, что он отшатнется от меня, если увидит вблизи мое лицо трупного цвета с красными пятнами. После нашего вчерашнего вечернего разговора мне стало гораздо легче противостоять тягостным мыслям о Люке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165