Твой ум не умеет.
Опять смеется - сухо и резко.
- И ты снова спас меня? Не слишком оно церемонится, твое Сообитание!
- Ты не понимаешь, Элура. Это не смерть. Ты бы все равно осталась в
Общей Памяти. Погоди, - говорю я, - я попробую объяснить. Общая Память...
понимаешь, это все, кто живет и кто жил. Понимаешь, - говорю я, - если
сейчас я умру, я все равно буду жить - такой, как есть. Здесь меня не
будет - но я буду жить. И все, кто жил - ну, хоть тысячу лет назад - они
тоже живые. Если пройти за Второй Предел, можно говорить с любым... даже
увидеть, и он будет такой, как тогда. У меня есть друзья, - говорю я, - я
даже не знаю, когда они жили, но они учили меня и помогали мне. С
утратившими имена мне легче, чем с теми, кто жив... живущие ныне не любят
раздумий. У них ведь есть для этого целая вечность. Там будут мудрость и
сила, но не будет вкуса плодов и чуда Четвертой ночи...
Она не слышит. Она прижалась ко мне и шепчет:
- Я не хочу! Ортан, я боюсь мертвецов! Что они с нами сделают,
Ортан?!

Все мы не выспались, и все не в духе. Припасы кончились, мы лениво
жуем плоды, которые притащил откуда-то Ортан.
- Мясца бы! - бормочет Норт. - Ноги протянем на травке!
- Нельзя, - серьезно ответил Ортан. - Если дойдем до моря, наловим
рыбы.
Мне все равно, что есть и что пить. Мне все равно, что над нами
прохладное утро, полное птичьих песен, сияющее росой. Все все равно...
Но что-то веселое, легкое... Фоил! Он ткнул меня мордой в плечо и
словно бы засмеялся, и я, удивляясь себе, улыбнулась в ответ. И мир,
сияющий и огромный, живущий и радостный мир вдруг улыбнулся мне.
- Вперед! - сказала я весело и вскочила на ноги. - А ну-ка, Норт,
поторапливайся, если рыбки хочешь!
Вперед! И трава уклоняется от ноги, я чувствую, куда можно ступить, а
куда нельзя, и жизнь вокруг, невзрачная, мелкая, травяная, чуть слышно
отзвучивает во мне мгновенными вспышками узнавания. Но тоненький,
остренький страх во мне, недреманный колокольчик тревоги...
- Элура, - говорит Норт. - Эта ночь... тебе... ну, ничего такого не
снилось?
Фоил ведет нас: Ортан отстал, он разговаривает с Илейной. Я не знаю,
что он ей говорит, но смутное тягостное ощущение... она так молода! Она
так красива!
- Нет, - говорю я, - мне не снилось. Мне показали наяву.
- Что показали? Кто?
- Не надо, Норт, - говорю я. - Об этом незачем говорить. А ты? Что
тебя мучит?
- Сон, - отвечает он. - Поганый такой сон, и будто все наяву. Будто я
- это сэр Нортон Фокс Пайл, - он невесело усмехнулся, - вот, выходит, от
кого я род-то веду! И вот, будто это я начал ту, первую, войну против
дафенов.
- Как же это было?
- Пакость! - говорит он с досадой. - Если правда, так то, что
теперь... все поделом. А! - говорит он. - Ерунда! Кто это может знать?
- Знают, Норт. Все знают, можешь не сомневаться.
- Кто?
- Что! Вот этот самый мир, куда мы пришли.
Он смотрит с тревогой, и я ему говорю:
- Норт, ты прости, я ничего не могу объяснить. Я не понимаю сама. Ты
ведь знаешь: это Нелюдье, здесь другие законы, здесь правят могучие силы,
которых нам не дано понять. Норт, - говорю я, - нам будет очень трудно! Я
даже боюсь подумать о том, что нас ждет. Но мы должны продержаться, Норт!
Мы должны ему доказать!
- Кому?
- Ему! - говорю я и гляжу в бесконечное небо. - Ему! И пусть
попробует нас сломить!

Онои!
Я понимаю, Фоил.
Горячее беспокойство Трехлуния, оно бушует вокруг, оно в каждом ударе
крови. Хмельная бездумная радость: запеть, закричать, побежать, обогнать
ветер. Искать, сражаться, любить - и быть счастливым. Все счастье: победа
ли, пораженье ли, смерть - все радость, пока вершится Трехлуние.
Я чувствую, как ослабело _т_э_м_и_, мы все еще вместе в чувствах, но
мысли уже раздельны.
Тебе пора, говорю я, иди! и он прижался ко мне, заглядывает в глаза,
чуть слышный лепет, шелест уснувшей мысли - и он уже оторвался, он летит,
беззвучный и легкий, Фоил - Черная тень - в сияющем дне перед первой ночью
Трехлуния.
До встречи или прощай?

Фоил опять умчался. Сегодня с утра он беспокоен. Танцует, мечется,
жмется к нам, ласкается, пробует что-то сказать, но я не могу поймать его
мысли. И вот - улетел. Сорвался с места, понесся, скрылся.
- Что с ним? - спросила я Ортана. - Он чего-то боится?
- Нет, - и в его глазах спокойная нежность, а в голосе ласковая
печаль. - Он ушел. Пора.
- Пора - что?
- Сегодня начало Трехлуния, - говорит он спокойно. - Третья ночь
Трехлуния - время брачных боев. Он уже взрослый. Он должен драться.
Фоил? Драться? Но это же невозможно! Ребячливый, ласковый,
добродушный.
- Он не может иначе. Это Трехлунье. Оно сильней.
- И ты не боишься?
- Боюсь, - отвечает Ортан. - Он не может победить. Он еще слишком
молод. Если он будет жив... он и я... он меня отыщет.
- Почему? - говорю я. - Зачем? - а думаю: такой ласковый, такой
красивый...
- Это нужно, - отвечает он убеждено. - У этэи почти нет врагов. Если
не будет брачных боев, они ослабеют и вымрут. Только лучшие должны
оставлять потомство.
- И у людей тоже?
И он вдруг отводит глаза.
- Я не знаю, как у людей. Для меня еще не было Трехлуния.

Все жарче и жарче, а мы все идем и идем, и я с тоскою думаю о
привале. Я думаю, но не скажу - пусть скажет Норт, я слишком привыкла
казаться сильной. Порой я завидую Норту: ему не надо казаться. Он может
признаться в слабости - я не могу.
Мы молча идем, сутулясь под тяжестью зноя. Усталость выгнала мысли из
головы, и это благо, что можно просто идти, что нет ни боли, ни страха -
только толчки горячей крови, только волны истомы - накатывается, как сон,
и хочется лечь в траву, раскинуть руки и грезить - но остренький холодок
внутри, недреманный колокольчик тревоги, и я ускоряю шаг, я что-нибудь
говорю, и голос на нужный мог разгоняет чары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31