Не сразу и не легко - я и сам не знал,
как крепко это во мне сидело. Словно невзрачный сорняк с огромными
корнями; как будто немного места занимала она в моей жизни: жалкий
остаток, не отнятый работой - а оказывается, нет местечка, куда бы не
пророс один корешок, и всякая мысль отзывается болью - нет, уже не о ней.
О том, что целых восемь лет она не любила меня. Оказывается, я покупал ее
за деньги и за тряпки, и думал, что она меня любит, и прощал ей за это все
- даже то, что не надо было прощать. Я почти не думал об этом в аду двух
последних лет, но в Квайре эта боль вдруг проснулась во мне, и мучила, и
будила по ночам... еще долго болело бы, если бы не Суил.
Я не заметил, как это все началось. Просто думал о хуторе Зиран, а
оказалось: о Суил, о Квайре - а оказалось: о Суил. О работе - а оказалось:
о Суил. Я сам удивился, когда это вдруг понял. Что для меня Суил? Милая
девочка, деревенская простушка себе на уме. Что бы могло нас связать? У
меня не было даже влечения к ней. Сколько раз во время наших осенних
походов мы лежали вдвоем за кустами, пережидая стражу, однажды нам
пришлось ночевать в каком-то складе, потому что мы не успели уйти из
Квайра до закрытия ворот; сколько раз я брал ее на руки, перенося через
ручей, - и ни разу ничего не шевельнулось во мне. Она оставалась для меня
почти ребенком, приемной дочерью Баруфа - и это исчерпывало все.
А теперь я думал о ней. Думал сладко и безнадежно, не как мужчина о
женщине; я не мог представить ее ни возлюбленной, ни подругой - мне просто
нужно было, чтобы она была в моей жизни, и я мог бы вот так безнадежно и
томительно думать о ней.
Состояние, характерное для подростка, очень забавно для немолодого
мужчины, над этим стоило посмеяться, я и смеялся, смеялся, пока путался в
снегах бесконечной морозный день, но снова зарозовело небо, кони вышли на
утоптанную тропу, и Эргис обернулся ко мне:
Скоро. Чуешь, дымом тянет?
Пожелтели и умерли розовые блики; тропа вильнула в последний раз и
вытекла на поляну. Просто сказка: дремлет под белой шапкой избушка, теплый
свет из окошка упал на снег - только вот трое солдат у крыльца не
вписываются в картину.
Я спешился, бросил кому-то поводья, с трудом открыл разбухшую дверь.
Привычные декорации: тяжелые бревна стен, блестящий от копоти
потолок, грубый стол посредине. Только на нарах роскошная черно-багровая
шкура, и на столе не лучина, а саккарский светильник-ладья.
Тубар не встал мне навстречу - только чуть отодвинулся от стола и
подчеркнуто уронил ладонь на рукоятку сабли.
Я поклонился.
- Приветствую вас, доблестный тавел.
- И я вас, биил...
- Бэрсар.
- Известная фамилия.
- Я не делаю ей чести.
- Что же так?
- Я - первый бунтовщик среди Бэрсаров.
Он хмуро поглядел на меня, пожал плечами и приказал:
- Раздевайтесь!
Вовремя, потому что я был озадачен. Что-то тут было не то. Если Тубар
сам тайно приехал на эту встречу, почему он так осторожен? И я неторопливо
- много дольше, чем надо - снимал сатар, куда его деть, и, наконец, кинул
на нары в стороне от роскошной шкуры. Отправил тапас, пригладил волосы и
спокойно встал перед Тубаром.
Он зорко разглядывал меня небольшими темными глазами. Совсем простое
лицо - лицо старого охотника или солдата: обветренное, с жесткими
морщинами, с щетинистой седоватой бородкой.
- Садитесь, - велел он, наконец, и я с удовольствием сел, а Табур все
молчал, сверлил меня взглядом, и его молчание уже попахивало угрозой. Мне
стало легче, когда он заговорил:
- Я ждал Калата.
- И в лесу есть глаза, - сказал я спокойно. - Огил не хотел, бы вам
повредить.
- А вы?
- А я никогда не бывал в Лагаре.
Он усмехнулся.
- Так чего ему от меня надо?
- От вас? Ничего.
Тубар нахмурился и положил на стол руки. Руки тоже были плебейские:
большие, красные, с короткими пальцами.
- А какого черта я сюда перса?
- Не сочтите за дерзость, славный тавел, но я хотел бы, чтобы вы
позволили мне говорить.
Он кивнул.
- Не мне объяснять вам, доблестный тавел, какое бедствие для наших
стран эта война...
- Вот как заговорили, когда я вас прижал!
- Нас? По-моему, это же, слово в слове! - Огил вам говорил еще на
улице святого Уларта!
- Ты прав, парень, - добродушно усмехнувшись, сказал Тубар. - Валяй
дальше.
- А то, что прижали... рано празднуете, доблестный тавел. Кор Алнаб
был для вас не противник, но с кором Эсланом стоит считаться.
- Великий полководец!
- Хватит того, что он умен, и, думаю, он не станет мешать досу Криру.
- Крир - голова, тут я не спорю, но супротив меня он все одно
мальчишка!
- Об этом можно судить только в бою.
- А ты что, пугать меня вздумал?
- Нет. Для нас победа Квайра не лучше победы Лагара.
- Не пойму тебя что-то, - сказал Тубар и озабочено поскреб
подбородок.
- Тут нет загадки, доблестный тавел. И так, и так мы все попадемся в
лапы Кевату.
- Ты брось! Нам Кеват не указ! Ежели ваш господин страну продал, так
у Господина Лагара и сил, и ума поболе!
- Почему же тогда Огилу пришлось бежать из Лагара?
- А, черт тебя задери! - сказал Тубар с досадой. - Эк, уел! Ладно,
давай прямо, не виляй, как собачий хвост. Чего вам от меня надобно?
- Мира между Квайром и Лагаром.
Он поглядел удивительно и захохотал - прямо пополам сложился.
- Ну, парень! Ох, придумал! Вот мы с тобой... вот мир сейчас
заключим... и все?
- Зачем же мы? Квайр и Лагар. И не сейчас, а, скажем, весной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105