Я тебе так скажу: у нас
молчат. Ежели кто попался, нет ему расчету говорить. От петли и так не
уйдешь, значит, на себя все бери. Выдержишь - мы семью не оставим. Нет -
клятвы у нас страшные.
- А семью-то за что?
- А мы к себе силком не тянем и втемную никого не берем. Всякий
знает, на что идет.
Я подумал о Суил и старухе, и озноб протек по спине.
- Ладно, слушай. Есть писец в канцелярии Судейского приказа, Тас его
зовут. С нами он не связан - просто очень любит деньги и не любит
кеватцев. Выберите какой-то предлог, прошение составить или еще что-то.
Денег я дам. Если убедитесь, что все чисто, намекните, что знакомый, мол,
к нему обратиться надоумил. Тот, с кем он в Оружейном конце о погоде
толковал. Станет отнекиваться и погоду бранить - больше ни слова. Значит,
и Тас на глазу. Похвалит - отдать ему эту половинку монеты. На, держи.
Спросите, для всех ли погода хороша.
- Все?
- Все.
- Ну, так я пошел, покуда тетки не воротилась, - усмехнулся, покрутил
головой. - Ну, дела! А мертвых ты, часом, не воскрешаешь?
- А что, надо?
Он покосился с опаской, хмыкнул и ушел.
Ночь была неуютная, а день - непомерно длинным; я спасался только
работой. Добил последние ружья, пристрелял их в сарайчике, подправил
инструменты... Все. Работа кончилась, осталось ждать.
- Ты чего, Тилар? - спросила Суил. - Иль неладно что?
- Еще не знаю.
- Так почта ты с ними связался?
- С кем?
- С братцами-то Тиговыми!
- А я с ними не связывался. Меня им Огил подкинул. Отдал на хранение
до весны, а вот объяснить что-нибудь забыл.
- Полно, Тилар! - сказала Суил и даже немножечко побледнела. Быт
того... и ты, впрямь, не ведаешь?
- Ничего.
Теперь она покраснела. Красные пятна выступали на скулах, глаза
заблестели, губы сердито сжались.
- Я-то не путаю, да не больно много мне ведомо. Братство Тигово -
оно, ой, какое страшное! Сказывают про них, что еретики, что обряды у них
тайные, что будто людей они ловят, да дьявола их кровью поят. А что не
одна болтовня - так мастерские иной раз жгут, дат приспешников хозяйских
режут. А уж как скажут: "Во имя святого Тига" - так лучше не
супротивничать, потому им ни своя, ни чужая жизнь не дорога.
- И это все?
- А тебе мало?
- Мало, птичка, - грустно ответил я. - Очень-очень мало.

Ирсал пришел перед рассветом, я чуть не проспал условленный стук.
- На, - сказал он сунул мне в руку теплую половинку монеты.
- Не ответил?
Он вздохнул, как заморенный конь, и сказал:
- Пошли потолкуем, - и я побрел за ним, одевая сатар в рукава и
хрустя оглушительным снегом. Забрались в какой-то сарайчик, Ирсал заложил
дверь и зажег лучину.
- Садись!
Я послушно присел на полено, а он так и торчал передо мною, как
нескладная грозная тень.
- Видели Таса?
Он кивнул.
- Ну?!
- Как помянули про приятеля да Ружейный конец, сразу задергался. А
молвил так: "Дом сгорел, а погода в руке божьей". Грех, мол, про то
говорить. Ну и был таков.
Видимо, я все-таки переменился в лице, потому что он взялся пятерней
за щеки.
- Ну? Какая еще пакость?
Я покачал головой. Ох, как паршиво! Попробуй не объясни - теперь
докопаются сами. И злость на себя: допрыгался, идиот? И страх - но почти
только за Суил: что с нею будет, если _э_т_и_ примутся за меня? И остается
одно: выпутываться любой ценой. Черт с ней, с ценой...
- Ну так что? - спросил Ирсал уже мягче, и я ответил... почти
спокойно:
- Этим делом занялась Церковь.
- Что?! - сказал он с трудом и покачнулся. - Что? А, будь ты проклят!
- присел было и тут же опять вскочил, заметался, спотыкаясь о поленья: -
а, колдун чертов!
- Сядь! Хватит дергаться.
- Командует! Будь ты проклят!
- Ладно, буду. Садись!
Он с ворчанием сел.
- Еще раз скажешь, что я - колдун... ей-богу, морду набью! Кое-что
умею - так я в вонючей норе не сидел, а по свету шатался. А что пугал
тебя... ладно, прости. Кто ж знал, что так повернется? Пугаешься ты
красиво - приятно глянуть!
- Ах ты, сволочь!
- Уймись! - велел я ему. - Ничего петушиться, когда беда пришла.
- Ты за это еще заплатишь!
- А ты думал, тебя попрошу? Я за себя всегда сам плачу - не
одалживаюсь.
Теперь он молчит. Глядит на меня, и ничего не прочтешь на длинном
закопченном лице.
- Вот что, Ирсал. Забудь про ваше и наше... тут другое. Очень темное
дело. Бери конец и распутывайте.
- Какой конец?
- Дом, который "сгорел". Хозяйка - молодая вдова. Зовут Ваора,
прозванья не знаю. Она не из наших. Ты про одиннадцать мучеников слыхал?
Он усмехнулся, будто я спорол несусветную глупость.
- Один из одиннадцати, Сабан, был ее женихом. Вся их родня связано
через Ваору. Деревенские останавливаются в ее доме, да и городские
навещают. Нам было это удобно - сам понимаешь: эти люди... нам не враги.
Вот тут я и не пойму. Почему Ваора? Она ни в чем не замешана. И почему
Церковь? Слушай, а если... если не из-за нас? Если из-за одиннадцати?
Разделаются с их близкими - им эти люди, как бельмо на глазу - а заодно и
память наших мучеников замарают. Что ты на это скажешь, Ирсал?
- Да неужто они бога не боятся?
- Кто? Глава Церкви нашей, акхон Батан, кеватец родом.
- Господи, великая твоя мощь и благость! - тоскливо сказал Ирсал. -
Будь он проклят, Кеват, и люди его!
- Я ведь чего боюсь? Симаг разматывает это дело с одного конца,
Церковь - с другого. А чем кончится... Да и стыдно. Понимаешь? Неужели мы
опять дадим надругаться над святым нашим?
- Слышь, - подумав, спросил Ирсал, - ты по-честному скажи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105