Меня, себя, тех, кто был твоими
друзьями в Олгоне. Ты позволил этой мерзости себя одолеть, и теперь она
уничтожит тебя и искалечит страну...
Тяжелая лапа Сибла придавила мое плечо, кристально-прозрачные,
жесткие глаза взглянули прямо в сумятицу боли. В них не было сочувствия -
лишь понимания.
- Эк тебя корежит! - сказал он. - Из-за дружка, что ли? Зря. На то в
лесу и велик зверь, чтоб малые не жирели. Давно нас надо было так пугнуть,
привыкли-то жить на карачках.
- Не то говоришь, Сибл, - спокойно заметил Асаг. - Не там заноза.
Больно ты высоко, Тилар, дружка-то ставишь. Думаешь, он всему голова? Как
бы не так! Наша это драка, семейная. Это нас с хозяевами черт веревочкой
повязал: они нас не пожалеют, так и мы их не пожалуем.
Сибл усмехнулся:
- Покуда-то только они нас.
Они разглядывали меня, как букашку, вертели пред глазами; а я устал,
я не мог заслониться от их колючего интереса. Наверное, у них было на это
право. Они подчинялись мне, они отдали свою судьбу в мои руки, и им надо
было понять, что я такое, когда не могу притворяться. Не могу, но и не
хочу. Я просто сказал, как думал:
- Все бы ему простил, но пытки...
- Экой ты мяконькой! - с удивленным сожалением заметил Сибл. -
Шкура-то в дырах, а дите-дитем. В большом-то деле да не замараться?
- Замараться - это значит дело замарать. Кому это тогда нужно?
- А кому какая печаль? Только победить - а там все простят. Ни за что
не осудят.
- Нет, Сибл, - тихо ответил я. - Победителей тоже судят. Победителей
надо судить.

Время шло, и дела наши тоже шли. Те, кто должен остаться в Квайре,
разбредались по городам; многие уходили на север, в разоренное Лагарское
приграничье, растворяясь в тамошнем неустройстве, в суете налаживаемой
жизни.
Почти неощутимые нити тянулись от них ко мне, словно нервы прорастали
в размозженную плоть. Да, я знал, что кое-кого мы потеряем. Будут такие,
что уйдут из-под бремени Братства, предпочтут ему просто жизнь. Но я знал
и то, что наша закваска крепка, что в Братство шли только сильные духом, и
верил, что жизнь, лишившись борьбы, покажется им лишенной смысла.
Братство ушло из столицы, исчезло, растворилось, как щепотка соли в
реке - и это именно то, к чему я стремился. Да, Баруф, мы заразили страну.
Ты еще пожалеешь о своей ненужной победе.
А в столице колесо правосудия все дробило судьбы. Зелор узнал, куда
увезли предводителей Братства. Это было надежное место, и вести редко
доходили до нас.
Салар не сказал ни слова. Он просто замолчал в час ареста: не отвечал
на вопросы, не стонал под пытками, и даже палачи почитали его. Тнаг умер
от ран. Арвана сломали, и арестовали еще пятерых.
Остальные не выдали никого.
Баруф оправдал надежды - казней не было. Просто Салар и Братья Совета
опять куда-то исчезли, и Зелор уже не смог отыскать их следы.
Многих передали в руки Церкви, и она расправилась с ними по-свойски.
Вырвала языки, выкалывала глаза, рубила пальцы. Одни так и канули навсегда
в промозглые храмовые подвалы, других просто выгнали прочь просить
милостыню на дорогах в устрашение добрым квайрцам.
Начали кое-кого выпускать - самую мелкую сошку. Нещадно пороли
плетьми, накладывали жестокие штрафы, отдавали хозяевам под надзор (в
прямое рабство!) - и народ славил доброту акиха!
Какое подлое время!
А осень уже кончалось; давно оголились леса, и ночные морозы
скрепляли раскисшую землю. Вот и пришла пора попрощаться с Квайром; теперь
леса нам уже не защита, а дороги уже не помеха.
Первые караваны ушли в Бассот. Семьи Старших и Братьев Совета, жены и
дети боевиков - все, кому незачем оставаться в Квайре. Их охраняло
полсотни парней - самый цвет отряда Сибла. Остальные полсотни были со
мной.
Сибла я тоже увез.
В Квайре ему уже нечего делать. Кончилось время посева, пора
затаиться и ждать, пока взойдут разбросанные семена. Оберегать их остались
Асаг и Зелор, и я немного завидовал им.
Совсем немного - потому, что я победил, я жив и я возвращаюсь домой.
Забудем о прошлом и откроем другую главу - что там еще предстоит?

2. ПРИГРАНИЧЬЕ
Еще один день отшумел и ушел в тишину, и вечерняя синева занавесила
окна. Первый весенний вечер, который я смог заметить. Тревожная нотка в
обленившем меня покое. Весна. Уже.
Звякнула и погасла, уплыла в вечернюю синь. Я украл этот вечер.
Выдернул из суеты и теперь берегу для себя.
Тихо, только где-то поет сверчок, и дымит огонь в очаге, и тонкие
пальцы Эслана ласкают стекло. Я есть - и меня нет; полузакрыв глаза, я
откинулся в кресле и гляжу, как тонкие пальцы ласкают стекло. Багровые,
алые, желто-кровавые блики плывут в его глубине, качаются, обнимал
округлое тело вазы... Я только художник, который закончил свой труд и
принес показать тому, кто способен его оценить, и благодарен судьбе, что
есть такой человек.
Да, я благодарен судьбе за Эслан. Все у меня есть: дело, семья,
друзья, мой Маленький Квайр, уйма работы и куча забот, я занят, я
счастлив, мне не о чем тосковать - но я тоскую, если долго не вижу Эслана.
Мы так старательно не афишируем нашу дружбу, что Кас нам ее простил.
На людях я холодно кланяюсь, он еле кивает в ответ - а нечастые вечера
наших встреч затягиваются до утра.
- Слишком дорогой подарок, Бэрсар. Боюсь, я не вправе его принять.
- Вам не нравится?
- Нравится, - сказал он серьезно. - Чем-то напоминает сосуды, которые
находят в развалинах древних городов Ольрика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105