Она развела своими беспокойными ручками. Юг заселен выскочками, несостоятельными должниками и беглыми преступниками. Она мрачно рассмеялась. И нигде, кроме как на этих островах, нет больше настоящих аристократов.
Ах, эти острова! Известно ли мне, что Пьер Ле Гранд построил здесь этот дом в 1786 году, что это огромное зеркало в золотой раме привезено им из Франции, что эти каминные часы принадлежали самой Марии-Антуанетте? И известно ли мне, что маркиз ле Лафайетт во время визита в Саванну в 1825 году сбежал с пышной церемонии, которую город устроил в его честь, и приехал в Семь Очагов повидаться со своим дорогим другом Пьером Ле Грандом.
Пока я слушала, вставляя подходящие, на мой взгляд, реплики, глаза мои блуждали по комнатам. При более ярком освещении я увидела то, чего не заметила сначала. Я увидела, что ковер, бледно-розового и кремово цвета, несомненно очень дорогой, был грязным и местами даже потертым. Мебель требовала починки, и вообще ничего в комнате не было в хорошем состоянии или хотя бы абсолютно чистым. Портреты были затянуты паутиной, и высокие длинные окна были немыты. Такой неряшливости женщина с Севера не потерпела бы в доме ни минуты. Даже сама мадам была тронута ею, ее кружевной чепец был запятнан, а рукава шелкового платья требовали штопки.
Вдруг голос Старой Мадам замер на полуслове, и в это же время наверху, в зале, послышались шаги. В тот же момент Марго появилась в столовой с огромными блюдами с едой, а Вин забегал вокруг стола, разливая по хрупким бокалам рубиновую жидкость.
Старая Мадам взглянула на меня с таким триумфом, словно это был миг победы, заслуга в которой принадлежала ей одной.
– Мадемуазель, – ее голос стал надменным от гордости, – сейчас вы встретитесь с моим сыном. – И сосредоточила, как и я, все свое внимание на лестнице, по которой спускался высокий элегантный мужчина.
Глава II
Моя первая трапеза в доме Ле Грандов была самой изнурительной в моей жизни. За столом не было никого, кроме нас троих – Старой Мадам, хозяина Семи Очагов и меня. О его жене и сыне, которого мне предстояло учить, не было сказано ни слова. А вежливые вопросы Старой Мадам о моем путешествии, которые требовали в ответ только „да“ или „нет“, напоминали небольшие булыжники, падающие на дно пустого колодца.
Несмотря на все свои старания, я почти ничего не съела. На мой вкус, еда была слишком жирная и острая: бесформенная масса, называемая гумбо, дикие индейки, жаренные с острыми приправами, громадный кусок розовой свинины с сахарным тростником; и, кроме этого, овощи, плавающие в свином сале, и десерт – сливы в сахаре, обильно политые жирными сливками. Даже если бы меня и привлекала эта пища, аппетит все равно был бы испорчен из-за Старой Мадам, которая, сидя в конце стола, жадно чавкала, издавая безобразные звуки, и вылавливала своими мелкими пальчиками кусочки прямо из тарелки.
Я запаслась терпением и в долгих молчаливых паузах украдкой разглядывала Сент-Клера Ле Гранда, который лениво сидел во главе стола, словно его угнетала невыносимая скука, и не спеша поднимал белой рукой бокал с вином.
Не знаю, его ли рост или красивой формы голова, или томно полузакрытые глаза, или все вместе придавало Сент-Клеру Ле Гранду такой незаурядный вид. Правда, мне он не показался красавцем, хотя многие, наверное, и не согласились бы со мной. Но, на мой взгляд, он казался слишком безжизненным, глаза не выражали никакого чувства, хотя лицо его было замечательно: его узкий утонченный овал смягчал тяжесть подбородка и невыразительность глаз. Но главное, этого человека окутывал ореол такого гордого превосходства, что, казалось, им владеет безграничное равнодушие ко всему и всем вокруг. Я с первого взгляда поняла, что он привлекает женщин, как эти свечи на столе ночных мотыльков. Вот тогда, за этим столом, я решила, что ни за что Эстер Сноу не стала бы поклоняться такой святыне, как Сент-Клер Ле Гранд.
Если не считать едва заметного поклона в мою сторону, когда Старая Мадам представила меня, он вообще не замечал моего существования. Но я не позволила себе смутиться от этого. Я сидела и спокойно ужинала, словно такое молчаливое застолье было для меня делом обычным. Я отвечала на вопросы Старой Мадам: где я родилась? сколько мне лет? сильно ли отличается Юг от моих краев? чем именно? – и не задавала никаких вопросов сама, кроме одного. Я спросила о мальчике Руперте, которого мне предстояло учить.
Пальцы Старой Мадам с куском индейки застыли на полпути ко рту, когда ей пришлось отвечать:
– Руперта сегодня пораньше отправили спать, мадемуазель, – сказала она и звучно заглотнула индейку сальным ртом.
Сент-Клер Ле Гранд медленно произнес голосом, лишенным какого-либо интереса:
– Наверное, вам лучше будет узнать, мисс Сноу. Руперт наказан из-за вас.
– Из-за меня?
– Руперт не любит янки. Он думает, что у них, как у чертей, растут рога и хвосты.
– Мне придется научить его тому, что это не так, сэр.
Он пожал плечами:
– Вам придется научить его очень многому, – равнодушно проговорил он и снова замолчал.
Поскольку на это мне ответить было нечего, я невозмутимо продолжала свой ужин, хотя на душе у меня вовсе не было так уж спокойно. Верно сказала Старая Мадам, это не совсем обычный дом. Беседа казалась довольно тягостной, а паузы – такими значительными, будто были полны какого-то особого смысла. Даже Марго двигалась вокруг стола так угрюмо, и я без конца ловила на себе ее беззастенчивые взгляды. „Действительно, – подумала я, – если этот ужин – показатель, то жизнь в Семи Очагах предстоит мрачная“.
Но наконец этот долгий обряд завершился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96