Но по сути это ничего не меняло. Выпроводив ничего не подозревающую Виви, Дэн возликовал: теперь он легко мог найти женщину, мысли о которой лишили его сна! Он не думал о том, захочет ли она видеть его. Засыпая, наконец, после двух бессонных ночей, он сладко лелеял надежду на то, что может быть завтра снова заглянет в ее глаза и увидит золотистые короны вокруг ее зрачков…
Миссис Пенлайон по-провинциальному учтиво представила студенту-филологу свою дочь, известную романистку Арабеллу Пенлайон и, сославшись на заботы по дому, удалилась, оставив их наедине.
Арабелла не стала садиться и, ни слова не говоря, повела Дэна в дальнюю часть сада, туда, где гудели на пустыре четыре огромных улья, гордость мистера Пенлайона.
Они молча шли по садовой дорожке, Дэн Хэшебай сжимал в руке свой диктофон… Наконец они обогнули розарий – здесь их уже никто не мог увидеть из окон дома. И тогда Дэн взял Арабеллу за руку и стал гладить пальцами ее прохладную ладонь. Еще некоторое время они шли по дорожке, пока не дошли до увитой плющом старой беседки.
Арабелла понимала, что спрашивать, зачем он пришел, глупо. Сначала она хотела притвориться холодной, чтобы заставить его уйти. Но мысль, что он сейчас уйдет, заставила ее вспомнить свой сон и внезапно так напугала, что она решила не скрывать своих чувств и сама коснулась губами его виска.
Пчелы ровно жужжали, шепталась листва, а они все молчали, изредка касаясь друг Друга и тут же снова отодвигаясь, чтобы смотреть друг другу в глаза.
– Зачем ты пришел? – все же спросила она.
– Я не могу без тебя.
– А Виви?
– Она тоже любит тебя… Твои книги.
– Ты знал, кто я?
– Нет, но это неважно.
– Неважно? Но ведь я известна и как любовница Клэр Гоббард. Разве твоя Виви тебе об этом не рассказала?
– Неважно, все это было давно, раньше, чем позавчера.
И больше он не дал говорить ей, задохнувшейся от его прикосновений.
Глава 13
«Как трудно заменить воздух и звук бумагой и тишиной! Сейчас утро, еще одно утро, и оно открыло глаза с твоими ночными словами.
Глухое, безразличное, чужое утро. Вокруг – чужой город, который говорит о тебе больше, чем я. Я о тебе молчу.
Я дышу тобой и задыхаюсь: ты – внутри, в моей памяти, а вокруг – упрямое упругое пространство, в котором трудно найти место для нас вдвоем».
Арабелла положила руку, в которой держала письмо, на потемневшую от времени скамейку и закрыла глаза. Она сбежала от домашних в беседку, чтобы прочитать письмо, которое нашла сегодня утром в большом ящике для почты с нарисованными когда-то ею самой подсолнухами. Позапрошлой ночью он был у нее. Он пришел после полуночи – пробрался в сад и поднялся к ней в спальню по старой шелковице, наделав по пути столько шума, что Арабелла проснулась и не на шутку перепугалась. Хорошо еще, что ее окно и окна родительской спальни глядели в разные стороны. Иначе она не знала бы, как объяснить причину, по которой Дэн Хэшебай, известный в ее семействе как «фольклорист», повис среди ночи под ее окном, зацепившись капюшоном ветровки за старый срез шелковицы. Как в темноте он умудрился не ошибиться и разыскать именно то окно, которое она лишь один раз показала ему – тогда, когда вела его к выходу после безумного часа, проведенного в беседке!.. В конце концов все обошлось благополучно – порванная ветровка, две-три царапины – и он оказался в спальне Арабеллы, в которой все осталось по-прежнему еще со времен ее девичества. А сейчас, когда от той ночи ее уже отделяла еще одна, она почти не верила, что та ночь действительно была.
Никогда раньше она не придавала значения каждой минуте, проведенной рядом с другим человеком. Наслаждение при этом не было единственным, чего она желала: оно приходило к ней как-то иначе – не как приятный «десерт» после очередного знакомства. Ее тело пламенело от одного присутствия Дэна рядом, от счастья видеть его и касаться пальцами его губ – будто пытаясь взять одно из его нежных слов и сохранить на память.
Теперь эти слова удерживал лист почтовой бумаги – и Арабелла не просто читала, а перебирала их по одному: они казались ей тяжелыми и легкими, гладкими и шершавыми. Они были разноцветными бусинами, которые можно катать по песку или нанизывать на прочную нитку. Слова! Раньше она щелкала их, как орешки, стуча кончиками пальцев по клавишам компьютера. Теперь же – любовалась каждым изгибом букв, написанных его рукой, и слова казались ей совсем другими: каждое было частью того, кто их написал.
Те слова, что торопливо выскакивали из-под ее пальцев, уносили с собой частицы ее души – и вот она разлетелась легкими облачками в вихре тиражей, которыми разошлись ее книги. Как часто она сорила словами, торопясь скорее описать свое недавнее видение – а зачем? Чтобы прославиться? Добиться любви случайных читателей? Но ведь она не написала ни единого слова, которым бы кто-нибудь дорожил так же, как она сейчас дорожит словами из письма Дэна!
Проведя всего несколько дней в Труро, она на многое взглянула иначе – словно привычка к обыденным для нее вещам внезапно изменила ей. Реклама ее романов, пресловутая «билд-ап», которая предполагала постоянное мелькание Арабеллы на телеэкране, бесконечный поток глупейших вопросов и праздного любопытства, которое культивировали в читателях ее менеджеры – все это показалось ей совершенно ненужным, более того – невыносимым. И хотя Фил Квикли уже немало сделал для того, чтобы избавить ее от безвкусицы, пытаясь создавать имидж Арабеллы Пенлайон с помощью более тонких рекламных приемов, пестрый шлейф ее прежних образов все равно тянулся за ней, время от времени всплывая в прессе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73