– Но я очень надеюсь.
– Да как ты мог! – вырвалось у Стива, но в тот же момент он вспомнил, как сам бредил ребенком, которого ему не родила Пат. А у мальчика не рассудочное желание – любовь, и, что самое ужасное, подкрепленная силой и магией Руфи. – Прости. – Стив прижал мокрую голову сына к щеке. – Пойдем. Только… Ты первый скажешь ей, что я тут? Или я один?
– Вместе, отец.
Но еще издалека увидевшая идущих к ней Стива и Милоша, Джанет не смутилась, а наоборот, забыв о печальном соседстве, завизжала от радости и бросилась к ним, пытаясь одновременно обнять и того, и другого. И Стив увидел столько подлинного счастья на лице своей шестнадцатилетней дочери, что мог только положить руки на плечи обоим и, заговорщически подмигнув, произнести то, что по разным причинам волновало сейчас всех троих:
– Только Пат пока ни слова!
* * *
Милош возвращался в Женеву один, и его грызли самые противоречивые чувства. С одной стороны, впереди ждала работа, которая всегда была и сладким омутом, и единственным способом самовыражения, и убежищем от многих проблем; только репетируя до полуобморочных состояний, он на время гасил в себе ненасытных драконов похоти. С другой стороны, после недели, проведенной с Джанет, он оставался один, совершенно не зная, когда и где произойдет следующее свидание. И что их ждало? Жалкие уик-энды? Несколько дней на Рождество? Ведь о свадьбе не было и речи: Джанет надо было закончить школу, проучиться хотя бы года два в академии, и так далее, и так далее. Эти европейские барышни не любят связывать себя рано. И Милош с тоской вспомнил Трепчу, где семнадцатилетние девчонки порой уже таскали за собой коляски, не придавая этому особой важности и оставаясь при этом такими же юными девчонками. У Милоша оставалась единственная надежда – на ребенка. При мысли о том, как победно взорвется ее узкое лоно его проросшим семенем, Милош громко простонал, напугав сидевшую рядом какую-то еще довоенную старушку. Но самым тяжелым ощущением было, пожалуй, то, что ни несомненное чувство Джанет, ни физическое обладание ею не приблизили его ни на йоту к обладанию высшему: безусловной власти мужчины над женщиной, которая заставляет последнюю все свои поступки, все внутренние движения, все интересы и желания – сознательно или нет, охотно или с долей насилия над собой – подчинять возлюбленному или, по крайней мере, подстраивать под него. И только такое отношение к себе как к мужчине готов был принять Милош, все иное было для него лишь суррогатом, пустой дразнилкой или, страшно сказать, – поражением. Поражением, от сознания унизительности которого не спасал ни талант, ни даже его неукротимая, не знающая преград и отказов мужская сила.
Стив же, решивший сам отвезти дочь домой, выбрал длинную неспешную дорогу через Вогезы и Арденны, почти вдоль французской границы. Не слишком любя Францию и разделяя мнение значительной части европейцев о том, что француз удавится за лишнее су, он все же хотел показать Джанет Францию провинциальную, где еще силен давно исчезнувший в столицах старинный романтический дух. И потому они ехали долго, останавливаясь в маленьких гостиницах, а при хорошей погоде выходя из машины и гуляя по остаткам когда-то великолепных рощ на берегах промышленного Мааса. И Стив не мог не видеть расцветшего лица Джанет, словно светившегося от еще недавних поцелуев, и той женской уверенности в движениях, которая уже начала проявляться сквозь резковатость и порывистость и которая – Стив отлично понимал это – дается только знанием телесных тайн, и хорошим знанием.
– И все же тень Лолиты и Гумберта Гумберта над нами так и витает, – рассмеялась как-то Джанет, когда они в обнимку шли от машины к маленькому мотелю, словно сложенному из детских разноцветных кубиков. – Я уверена, все они именно так и думают!
– И пусть думают, – улыбнулся в ответ Стив. – По крайней мере, в отношении тебя это чистая правда. – Но как только он вспоминал о том, что девочка стала женщиной, мучительная мысль о ее возможной беременности снова и снова вспыхивала в его мозгу. И сейчас он не выдержал:
– Прости меня, что я говорю об этом, но ведь все, о чем ты узнала, не сделало нас чужими, правда?
– Наоборот! – воскликнула Джанет и, доказывая это, взобралась Стиву на колени. – Ты мой, самый мой папа, и, честно говоря, иногда я даже ревную тебя к этим мальчишкам! Так что ты хотел сказать?
– Видишь ли, Милош сказал мне, что… что хочет ребенка, и как можно скорее. И что вы… вы все для этого сделали.
Лицо Джанет обиженно вытянулось.
– Я не хочу. И об этом и не думала. Может, обойдется? – с детской беспечностью вдруг спросила она. – И замуж я тоже вовсе не собираюсь. Но я ужасно, ужасно его люблю! Он… – И тут ее лицо закрылось женским, тайным, что тут же остро кольнуло Стива. – Но лучше расскажи мне о Мэте, ведь он был твой друг?
– Больше, чем друг. Он был та часть меня, к которой стремишься, зная о недосягаемости. Огромный талант и больной человек. Сломавшийся.
– На наркоте?
Жаргонное слово из ее уст вдруг больно задело Стива.
– Пойми, наркотик тогда – это было совсем иное, чем сейчас, это было юностью, дерзостью, творческим броском в неведомое, правом перешагнуть… Это тебе не обторчавшиеся юнцы на Пикадилли. Мы верили, что сумеем переломить этот мир, если не гранатами во дворах Сорбонны, то сигаретой с марихуаной.
– И ты?
– И я. Но он был тоньше, ранимей, моложе наконец. И у него хватило сил и честности понять, что лишь предел спасает душу от любой грязи – и он вручил руль судьбе. – Еще на середине этого сумбурного монолога Стива, с удивлением наблюдавшего за самим собой, охватило желание вновь почувствовать в груди набегающую волну тайного восторга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82