«Канцлер, мастера и школяры составляют корпоративное тело университета». Все восемь веков существования Оксфорда жизнь в стенах Внутреннего города шла, неизменно следуя этому правилу. И Джанет, даже со всей присущей ей легкостью, почти целый год не могла найти в этой системе своего единственно правильного места.
Ей казалось, что она находится в огромных декорациях какого-то театра. Конечно, лаборатории и аудитории Оксфорда были начинены самой современной аппаратурой, но внешне во всем культивировалась приверженность старине, и, оказавшись ранним утром во дворике, например Ориела, еще не наполненном студентами, можно было подумать, что сейчас не конец двадцатого века, а времена Ричарда Третьего. Студенты до сих пор кичились старшинством своих колледжей, и какой-нибудь мертонец, устав чьей школы с тринадцатого века служил жестким образцом для других заведений по всем университетам страны, мог на полном серьезе свысока посмотреть на вольфсонца, чей колледж вел свое летоисчисление всего-то с середины шестидесятых.
И все же, будучи человеком увлекающимся, Джанет не жалела о своем выборе. Ее женский колледж Леди Маргарет Холл, выбранный по настоянию Пат, считавшей, что сугубо женские заведения развивают здоровое честолюбие в равных условиях и не дают отвлекаться на многое, связанное с постоянным мужским общением, сохранял все достоинства и недостатки высшего английского образования. В свои восемнадцать Джанет, слава Богу, видела, в общем, только первые. Она купалась в истории и чисто романтической стороне юриспруденции – во всех звучных наименованиях типа «инъюнкция», «статут», «узуфрукт» и «конкубинат»… Свой первый публичный экзамен на степень би-эй она сдавала по Уложению Ульпиана – трактату, известному скорее пышной цветистостью речи, чем серьезностью положений.
– Еще хорошо, что теперь часть экзаменов можно сдавать письменно, – отдуваясь на июньской жаре и снимая с коротко стриженных волос черную академическую шапочку, пробормотала Клара Найбери, соседка Джанет по комнате в кампусе, незаметно пристроившемся за университетской церковью Святой Марии. – А то на всех этих публичных выступлениях я чувствую себя прямо как голая!
Джанет хмыкнула, представив себе толстую, как воздушный шар, с огромной грудью Клару в таком виде под готическими сводами аудитории, где они сдавали экзамены. Оказавшись в одной комнате с этой уроженкой Оксфордшира, Джанет первое время искренне ее жалела, не представляя и не понимая, как вообще можно жить с такой фигурой. Более того, она всегда стыдливо отворачивалась, когда Клара собиралась раздеться. Но сама толстуха ничуть не стеснялась своего тела, зачастую весело оглаживая его перед зеркалом, и пользовалась, вообще-то, не меньшим успехом у студентов, чем Джанет. Она радостно и просто шла навстречу мужским желаниям, получая и даря удовольствие.
Джанет смотрела на все ухаживания одновременно отстраненно и цинично: что были все эти мальчики с их амбициями и примитивной похотью по сравнению с тем, что испытала она! Какими жалкими казались ей их тела под безукоризненными по-оксфордски пиджаками на фоне победного и свободного тела ее возлюбленного! Бывшего возлюбленного – вынуждена теперь была добавлять Джанет, осаживая себя.
Последний раз она виделась с Милошем еще осенью первого курса. Тогда она приехала в Женеву с твердым намерением покончить с этим безумием, ибо теперь их постель зачастую кончалась для нее обмороками, до которых ее доводили непрекращающиеся подолгу оргазмы. При этом Джанет не покидало ощущение мертвой пустоты, бездонной ямы, черного небытия, куда она неуклонно скатывается. Ничего не говоря Милошу, она даже прошла тщательное обследование у врача – ее репродуктивная функция оказалась в полном порядке, но девушка еще долго помнила тот полный любопытства и откровенного удивления взгляд, который бросила на нее элегантная сорокалетняя профессорша, когда Джанет слезла с кресла после первого осмотра. Прошло полтора года, каждый месяц в определенные дни Милош с неугасающей надеждой звонил ей, но ничего не происходило, беременность не наступала, и каждую последующую встречу его атаки становились все более и более страшными.
__________
В тот раз она даже не поехала к нему во Флориссан, попросив встретить ее в аэропорту. На бульварах осень еще только слегка дымилась по верхушкам деревьев, а Джанет зябко куталась в длинное белое пальто.
– Я слишком люблю тебя, чтобы лгать, Милош. Я приехала в последний раз. Мне стало страшно жить – я постоянно ощущаю себя только телом, еще хуже – одним лоном, ненасыщаемым, воспаленным и… мертвым. Неужели ты думаешь, что так можно прожить всю жизнь? Ты же знаешь, я живая, и… Я так люблю весь этот мир! – Последние слова Джанет почти выкрикнула в звонкое осеннее небо над озером. Они стояли, облокотившись на перила далеко уходящего в воду дебаркадера Английского парка, – под ногами мягко пружинило.
– Но разве для женщины есть иная жизнь? – глядя на бликующую воду, тихо возразил Милош. – Я хочу сказать, подлинная жизнь, а не прикрытая стыдливо тряпками карьеры, творчества, независимости и так далее?
– Так ты лишаешь меня права любить книги, увлекаться наукой… просто видеть мир по-своему? – удивленно прошептала Джанет.
– Нет. Но любовь должна настолько проникать во все сферы твоего существования, что… В вас, европейцах, слишком много рацио. Женщина должна смотреть на мужчину снизу вверх, и тогда будет гармония и правда, естественно, без насилия над душами…
– Но ведь это восток, Милош! Это невозможно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82