Наверняка, ему было приказано перебросить нас из пункта А в пункт Б. И наверняка ничего другого он знать и не хотел.
Мы пересекли Тебриз и направились к другому городу. Водитель возил нас по каким-то улицам, описывая бесконечные круги. Повсюду виднелись чудовищные следы войны. Целые кварталы были уничтожены бомбежкой. Каждая стена – изрешечена пулями. То тут, то там сновали военные патрули. Через некоторое время мы остановились в переулке, позади голубого пикапа, в котором сидело двое мужчин. Тот, что сидел со стороны пассажира, вышел, уверенно приблизился к нашей машине и заговорил с водителем на незнакомом мне языке – видимо, на турецком, с радостным возбуждением подумала я.
Человек вернулся в пикап, который резко тронулся с места. Мы последовали за ним, но скоро в потоке движения потеряли из виду. Какое-то время мы кружили по городу. Что за проволочка? – недоумевала я. Надо двигаться дальше. Была суббота, как раз сегодня я со своим адвокатом должна была явиться к Махмуди. Сколько пройдет времени, прежде чем он догадается, что я его обманула? Когда он дойдет в своей ярости до того, что заявит в полицию? Если уже не заявил? Я не знала.
Я подумала об Амале. До сих пор я не могла ему позвонить, как он просил. Наверно, он волнуется.
А что там с Джо и Джоном и моими родителями в далеком Мичигане? Позвонит ли им Махмуди? Или они позвонят сами, с известием об отце? Что Махмуди им скажет? Прибавится ли к их тревоге за жизнь отца еще и тревога за нашу жизнь? Может быть, в ближайшем будущем моим родственникам придется хоронить сразу троих?
Да поехали же! – хотелось мне крикнуть.
Наконец мы выехали из города и по скоростному шоссе направились на запад. Час шел за часом, общее молчание было нарушено единственным инцидентом.
– Перестань! – прорычал водитель. Он оглянулся на Махтаб. – Перестань!
– Ты пинаешь сиденье, – объяснила я ей и помогла подобрать под себя ноги.
Мы всё ехали и ехали. И только после полудня остановились около заброшенного дома у проселочной дороги. Следом за нами затормозил пикап – тот самый, который мы видели в городе. Вероятно, все это время он от нас не отставал. Нам с Махтаб было велено в него пересесть, что мы и сделали, тогда как наша машина умчалась прочь; мы же остались с новым водителем и новым, незнакомым спутником.
Водитель скорее походил на американского индейца, чем на иранца. Его черные как смоль волосы были аккуратно подстрижены и причесаны, а высокие, выдававшиеся скулы придавали несколько зловещий вид его задумчивому лицу. От этого мрачного выражения мне стало не по себе.
Другой человек, сидевший посередине, казался чуть дружелюбнее. Высокий и стройный, он держался с видом главаря. Когда мы отъехали от заброшенного дома, он улыбнулся и сказал на фарси:
– Меня зовут Мосейн.
Буквально через несколько сот футов мы свернули на дорогу, ведущую к крошечной деревушке. Она состояла из нескольких мелких хижин; несмотря на ледяную стужу, здешние ребятишки бегали босые и чуть ли не нагишом. Мы резко затормозили, и водитель вышел из машины. Он подбежал к кирпичной стене и, подтянувшись на руках, заглянул во двор. Все было тихо, и он махнул нам рукой – заезжайте. Мосейн пересел за руль и подал пикап вперед. Металлические ворота распахнулись, и мы быстро въехали во двор. Ворота тотчас же закрылись на замок.
– Живо! Живо! – проговорил Мосейн.
Мы с Махтаб ступили на грязный двор, где разгуливали куры и овцы. Посреди двора стояла постройка, напоминавшая сарай, куда мы, спотыкаясь, вошли вслед за Мосейном. За нами увязалось несколько животных.
Цементные стены усиливали и без того пробирающий до костей холод. Мое дыхание повисало в воздухе морозным облачком.
– Ты должна уклоняться от любых разговоров, Махтаб, – прошептала я. – Переводи только тогда, когда я тебя попрошу. Не подавай виду, что понимаешь. Притворись усталой и сонной. Эти люди ничего не должны о нас знать.
Обняв дочку, чтобы нам обеим было теплее, я оглядела сарай. На полу валялись длинные куски яркой, цветной материи, напоминавшие лоскутные одеяла без ватина. Вдоль стен лежали настоящие одеяла. Мужчины внесли керосиновую горелку, зажгли ее, придвинули к ней половики и жестом предложили нам сесть. Во время этих действий один из них споткнулся о горелку, расплескав немного керосина на половик. Я испугалась, как бы не случилось пожара.
Укутавшись в холодные, сырые одеяла, мы уселись как можно ближе к горелке. В такой мороз от маленькой горелки почти не было толку. Воздух наполнился запахом керосина. Я поерзала, пытаясь определить, как теплее – в сыром одеяле или без него. Мы ждали, что будет дальше.
– Я скоро вернусь, – пообещал Мосейн.
И мужчины ушли.
Вскоре в сарае появилась женщина, одетая в национальное курдское платье, разительно отличавшееся от бесцветной одежды тегеранок. На ней было множество разноцветных, ярких юбок до полу, плотно собранных на талии, так что бедра казались широченными. К спине был привязан годовалый малыш. Его большая голова и крупные черты лица были те же, что и у нашего хмурого водителя. Я догадалась, что это его сын.
Женщина была само движение. Несколько минут она чистила сабзи, потом вышла. В открытую дверь я видела, как она обрызгивает водой двор. Скоро она вернулась, подняла с пола половики и одеяла, свернула их и сложила в стопку, затем принялась мести пол веником из сухой травы, связанной тряпкой. В это время в сарай забрели несколько цыплят. Она прогнала их самодельной метлой и продолжала уборку.
Что же будет дальше? – думала я. Действительно ли Мосейн со своим напарником вернутся за нами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139